Нежданчик для Биг-Босса
Шрифт:
— Черт! Ответь, Карин, он не успокоится, — почему-то шепчу, будто босс нас услышит из-за границы и через стенки гаджета.
— Я не могу, не могу!
— Ну не президент же! — всучиваю ей гаджет и улепетываю помаленьку, но чувствую, что Карина меня не отпускает, вцепившись мертвой хваткой в локоть. Умоляющий взгляд не оставляет мне шанса уйти, поэтому я смиренно остаюсь, лишь делаю шаг в сторону, чтобы остаться вне зоны видимости Жданова. Слышу его голос, когда Карина наконец отвечает на звонок, и чувствую, что уши закладывает от шума. Это мое сердце начинает настолько бешено колотиться, что ничего не соображаю.
— Здравствуйте, Глеб Сергеевич, — пищит Карина, сложив ручки, как примерная ученица.
— Как там? Все в порядке? Никак не могу дозвониться.
— Нет, нет, я просто не сразу разобралась, но Даша мне помогла, — оправдывается секретарша, косясь на меня и этим выдавая с головой мое присутствие.
— А Дарья там рядом? — вдруг спрашивает босс с подозрением, и я резко приседаю, чувствуя себя крайне глупо, но при этом не отдавая себе отчета в своих действиях. Только я не учла, что Каринка проследит мое движение взглядом. И хоть она метнула его на меня всего лишь на секунду, пытливый взгляд Жданова, как обычно, не пропустил ничего. Поэтому ее быстрое «нет» он встречает коротким смешком, от которого у меня по коже мурашки галопом носятся, неугомонные такие.
— Ангелина сказала, что Дарья в приемной. Позовите ее, — требует босс беспрекословного подчинения. Мол, хочу — и все тут! А я вот не хочу с ним, с таким изменником-перебежчиком, разговаривать. Пусть со своей женушкой лясы точит! По-гречески. Закипаю от злости и обиды и всем своим видом показываю, чтобы Карина что угодно придумала, но меня не выдавала. Эдакое злое подобие гнома.
— Она здесь была, но вышла… буквально минуту назад. Что-то ей передать? — спрашивает Карина деловым тоном, подняв руку с зажатой ручкой над ежедневником.
— Вышла? Ну ладно. Передайте, что… Коровы мне нужны, лишь лучшие, самые красивые фигуристые телочки. Она поймет, — загадочно сообщает босс и прощается.
— Ничего не понимаю, какие еще коровы? — таращится на меня недоумевающая секретарша, а я, скрипнув зубами, поднимаюсь и чувствую, что злость меня распирает. Шутить вздумали, Глеб Сергеевич? Весело вам? Нравится потешаться над брошенкой? Да я вам! Да я вас! А что я, собственно, сделать могу? Разве пофыркать, как злобный воинственный ежик, и поплестись к себе в закуток работать в одиночестве. А потом вернуться в маленькую квартирку, отделаться от теткиных расспросов и спрятаться в своей комнатке, чтобы уткнуться в подушку и вдоволь нареветься, пытаясь вместе со слезами вытолкнуть из себя непрошеные чувства к Глебу Жданову.
Глава 23. В это время в Греции…
— Зачем ты снова женился на этой мегере? — интересуется сестра в которой раз, наверняка чтобы избежать очередной моей контратаки насчет ее муженька. Наши препирательства по этому поводу уже достигли немыслимого предела, но никто не хочет сдаваться. Но, в отличие от прошлых споров, сегодня впервые разговариваем спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой. Пора поставить точку.
Со вздохом отпиваю из бокала ципуро с насыщенным виноградным вкусом, заедаю куском ароматного сыра и прищурившись вглядываюсь вдаль, на бескрайнюю синюю гладь моря, открывающуюся с веранды нашей виллы. Пришлось ее снять, чтобы разместить все семейство, включая сестру и детей, потому что, когда увидел условия, в которые ее поместил горе-муженек, чуть не разнес ту халупу. До сих пор злость разбирает. Вонючая дыра, забитые досками окна, ободранная мебель, старые несчастные родители, тетя и дядя, которым Костас пытался помогать, отсылая деньги. А мы ничего не знали. С этим всем нужно что-то делать.
— Чувства воспылали, — отвечаю наконец со смешком, пряча улыбку за бокалом напитка.
— Ну конечно! Чувства! Так я и поверила. Она же ненормальная! — вспыхивает сестра, как будто к канистре бензина спичку ненароком поднесли. — Как можно додуматься прятать ребенка от собственного отца! Как ты мог ее простить? Надо в суд подать?
— Зачем? — пожимаю плечами. — Я обдумал
— Ну, вообще, ты прав… Я об этом не подумала, — с неохотой соглашается сестра, но вижу, что ей мало моих объяснений, она не удовлетворилась сказанным.
— А надо бы, голова нам именно для этого дана, Мариночка, — пытаюсь шуткой разрядить обстановку и напомнить ей о собственных проблемах, переключить ее с моих на свои.
— Намекаешь, что я свою не использую, Жданов?!
— Сама как считаешь? Не могу понять, что делать с твоим муженьком, с кучей его родственников…
— Ничего не делать, вернемся домой, будем жить как прежде. Неужели ты не видишь теперь, что он не от хорошей жизни искал жену побогаче? Я не обижаюсь, я верю ему. Иногда, Глебушка, нужно дать людям шанс. Ты же дал его Рите! Вот и я поняла, что не хочу лишать своих детей отца! Ты только нам не мешай, дай жить спокойно.
— Я что, мешаю? Вмешиваюсь? — удивленно смотрю на нее. — Просто забрал тебя из той хибары, в которой семья твоего грека живет. Ты хотела, как до моего приезда, спать вместе с детьми на одноместной кровати, что ли?! Совсем сдурела? Там даже нет нормального туалета!
— А что? Это тоже опыт, Глеб, — задумчиво произносит сестра. — Никогда не думал о том, как людям тяжело приходится и как они выживают? Это порой может толкнуть на не очень хорошие поступки. Наши с тобой избранники чем-то похожи — оба готовы на все ради достижения своих целей. Мой муж и твоя жена поймали богатых. Им не повезло родиться в богатой семье, как нам, но у Костаса есть талант — пение, и он его использует, чтобы заработать хоть какие-то деньги. Это честно. Ты точно так же в свое время зарабатывал боями и не считаешь это зазорным, а вот Костаса презираешь отчего-то.
— Уела ты меня, Марин.
— У меня нет желания тебя уесть, Глебушка, я просто хочу донести свою позицию. Вы шли разными путями, но не сидели сложа руки. А вот твоя Марина… Костас меня хотя бы любит.
— Я не знаю, Марин, честно, что делать с Попадакисом, — зажимаю пальцами виски и массирую, чтобы унять вновь ноющую боль. Она возникает, как только я думаю о доморощенном доме престарелых, которых наша семья продолжает спонсировать. — Я понимаю, что он ответственен за родных, помогает им деньгами из-за границы, поддерживает. Другой мог бы бросить семью и жить припеваючи, но он скрыл истинное положение вещей и заставил считать его альфонсом. Долгое время. Мне нужно сначала перестроиться, а потом принимать решение. Но и ты пойми, что старики не больные, не немощные, они могли бы работать и хотя бы привести свой дом в порядок. Я хочу остаться тут еще ненадолго и попробовать обратиться в социальные фонды, чтобы им нашли посильную работу или оказали помощь. Если не получится, отремонтируем дом сами, а там разберемся. Но ты пойми, мне сейчас совершенно не до этого! Работы — валом, надо возвращаться в офис, с Данькой разобраться, а еще… — обрываю себя, пытаясь справиться с эмоциями. — Почему ты считаешь, что Рита меня не любит? — спрашиваю, вспомнив слова сестры.
— Не знаю, такая, как она, относится к мужчинам как к денежным мешкам. Какой побольше, такой и берет, — с презрением отвечает сестра. — Глеб, давай по душам, а? Ты же не любишь ее, я не поверила в спектакль, который ты продемонстрировал, ни на секунду.
— И чем я себя выдал? — интересуюсь тихо, оглядываясь вглубь дома, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Ни Рита, ни старая карга — тещенька.
— Ничем, ты очень мил и приветлив, даже слишком, настолько, что скажется, что на зубах сахар скрипит, но я тебя знаю как облупленного, ты не стал бы так лебезить без какой-либо цели. Чего ты хочешь? — понизив голос до шепота, вопрошает сестра, глядя на меня с беспокойством. Вижу, что переживает за меня, готовая броситься на амбразуру, если понадобится. Мы друг за друга всегда горой, так было и будет.