Нежить
Шрифт:
Вообще-то, не совсем по всему миру, мы это уже обсуждали. Где-то всегда существует человек, живущий в счастливом неведении, роющийся мотыгой в земле.
Но Мэрилин никак не ожидала, что кто-либо из ее знакомых, а тем более она, может попасть в подобную историю. Смерть — это то, что происходит с другими людьми. С неосторожными людьми.
Она наклонила голову и закрыла глаза, чтобы лучше разобрать слова мертвеца, и какие-то услышанные звуки придали ей уверенность. Мэрилин могла поклясться, что муж произносит ее имя. И тогда она придвинулась еще ближе к нему, преодолев последние сантиметры, отделявшие ее от ожившего мертвеца, чтобы его зубы вонзились в ее тело и она смогла присоединиться к нему в той единственной загробной жизни, что теперь была доступна
Нет, так не пойдет. Никому не понравится рассказ о человеке, добровольно идущем на заклание. Мы хотим читать о том, как люди активно действуют, принимают решения, преодолевают трудности вместо того, чтобы сдаться. Как насчет вот этого…
Когда-то я знал женщину, которая настолько ненавидела своего мужа, что не могла расстаться с ним. Он был богат и много раз пытался заплатить Кэтрин за развод, но она не соглашалась на его цену — у нее не было цены. Он все никак не мог в это поверить, поскольку, как я уже сказал, был богат. Поэтому он просто попытался бросить жену, но ни одна из его попыток бегства не удалась. Кэтрин каждый раз возвращала его обратно, пугая коллективным неодобрением их друзей и запретом видеться с детьми. В качестве самого сильного средства применялась весьма убедительная угроза судебного иска — Кэтрин знала, что выиграет дело. Не раз утром этот человек летел на противоположный конец страны, а вечером жена заставляла его вернуться. Она прочно укрепилась в его поместье и была уверена, что он останется там вместе с ней.
Когда появились зомби (все, я сдаюсь — как мне иначе их называть?), ее задача намного упростилась. Муж больше не желал ездить в город, где быстро воцарился хаос, и работал в домашнем офисе, отдавая приказания по телефону, электронной почте и факсу своим сотрудникам, которые не могли позволить себе дорогостоящую роскошь работать в убежище. Во время работы он при помощи камер следил за периметром поместья, чтобы убедиться, что внешний мир не вторгается к нему. Кэтрин установила в доме свои собственные камеры, о которых не знал ее муж, и несколько раз в день проверяла, не сбежал ли он.
Это продолжалось до тех пор, пока натиск внешнего мира и напряжение во внутреннем мире мужа не стали настолько сильными, что он больше не смог его выдерживать. В один прекрасный день Кэтрин обнаружила его в ванной, где не было ни одной камеры. Он плавал в красной воде, и вены на обеих руках были вскрыты. В течение нескольких минут, пока самоубийца находился на границе между старой и новой жизнью, жена обхватила его и вытащила из воды. Не обращая внимания на кровь и мыльную пену, заливавшую ее, Кэтрин оттащила труп в специально оборудованное убежище. Супруги построили его, чтобы защититься от тех, кто захочет отнять у них богатство или жизнь, а теперь этот «сейф» должен был защитить ее от невидимой силы, которая осмелилась забрать ее мужа.
Кэтрин знала, что должно вскоре произойти, поэтому действовала быстро.
Она усадила покойника в дальнем углу комнаты, с вытянутыми вперед ногами, прислонив спиной к бронированной стене. Она сама не знала, зачем так старается устроить покойника поудобнее. Она могла бы швырнуть тело через всю комнату — это не причинило бы ему вреда. То, что должно было случиться, все равно случилось бы.
Кэтрин выбралась наружу, не переставая наблюдать за мужем, ожидая, что он оживет. Заметив, что мертвец пошевелился, она захлопнула дверь комнаты-сейфа и закрыла ее на замок. Она радовалась тому, что муж здесь, дома, и ей было все равно, в каком состоянии он вернулся.
Кэтрин сидела на гигантской кровати и слушала, как зомби бьется в стены своей тюрьмы. Он не оставлял попыток освободиться, он никогда не уставал, и теперь наконец он был полностью под ее контролем.
Мне кажется, это уже немного ближе к желаемому, но все же…
Нет, все равно не то. Пока что получается слишком банально.
На самом деле мне пора перестать искать в происходящем смысл. В конце концов, часть правды о зомби (а под зомби я подразумеваю не только голую реальность, отдельные экземпляры, я имею
Как будто кто-то заставляет меня. Я смотрю на жизнь, аморальную, хаотичную, абсурдную жизнь, срываю покровы с ее неразгаданных тайн и непонятных фактов и привожу их в порядок. Образуется стройная картина, в которой не хватает нескольких случайных событий, и я ставлю их на место, пока не складываются все кусочки головоломки. Я превращаю нелепость в интуитивно созданную картину. Вон там, на Луне, человеческое лицо, черт побери, что бы мне там ни говорили о следах астероидов. Неужели мне следует вести себя по-другому после этого последнего потрясения?
Итак, я сижу тут и рассказываю самому себе эти истории, неосознанно начав их и, по-видимому, будучи не в силах осознанно остановиться. Может быть, это мой способ справляться с шоком. Но, покинув наконец безопасный подвал, я убедился, что попытки найти смысл в новой жизни, которую нам всем придется отныне вести, сами по себе бессмысленны.
Когда я в конце концов открыл дверь подвала, первое, что я заметил, была тишина. Меня поразило то, как тихо стало в библиотеке. Не слышались более яростные утробные звуки, издаваемые живыми мертвецами; не раздавались больше предсмертные вопли живых людей. Однако, медленно двигаясь по коридору, я обнаружил свидетельства происходившего здесь отвратительного пиршества. Алые брызги усеивали стены; повсюду на полу валялись кости. Но нигде не было ни зомби, ни людей. Только на основе ужасных останков мне не составило бы труда сочинить рассказ о том, что произошло здесь во время моего затворничества, но я сдержал себя. То, что я видел своими глазами, было достаточно жутко; я не хотел добавлять к воспоминаниям картины, созданные воображением. И кроме того, для этого я был слишком голоден. Голод, и только голод заставил меня преодолеть страх и выйти из подвала. Я не покинул бы убежища, если бы мое тело не приказало мне: «Выходи или умрешь».
Двигаясь как можно осторожнее, я добрался до автоматов, где так часто покупал еду во время работы над предыдущими книгами. Увы, мне слишком хорошо был знаком затхлый вкус больших круглых печений. Честность заставила меня опустить в автомат деньги вместо того, чтобы просто разбить стекло, и я почувствовал себя глупо. Кто знает, найдется ли там, снаружи, хоть одна живая душа, которой есть дело до моей честности?
Уничтожив два пакета крендельков и коробку печенья с изюмом и опустошив две банки апельсиновой газировки, я снова смог нормально соображать. Только теперь мне пришло в голову, что следует закрыть главный вход в библиотеку. Судя по лужам крови, которые я обходил на цыпочках, никому из находившихся здесь людей это не удалось. Все, кто был в здании во время нападения, погибли; в живых остался лишь я.
Я медленно и бесшумно двинулся в сторону вестибюля, и странно — во мне зашевелилась жалость при виде книг, сброшенных на пол во время борьбы, словно я жалел погибших людей. Каждый раз мне становилось стыдно за это чувство, но… я писатель. Это еще один неподвластный мне порыв.
Я миновал ряды компьютеров, за которыми раньше часто сидел, проверяя электронную почту, и увидел мелькавшие на экранах заставки. Я не смог преодолеть искушение, щелкнул пробел и набрал свой пароль. Среди спама я обнаружил письмо от своего агента: он спрашивал, жив ли я еще. Я ответил, что жив, и, поскольку письмо было получено три дня назад, задал ему тот же вопрос. Я пошарил в своих любимых блогах, выяснил, что ни один уголок земли не избежал ужасов зомби, и внезапно вспомнил о дверях. Потом у меня будет полно времени, чтобы посидеть в Интернете.