Нежно влюбленные
Шрифт:
— Я опросила немало докторов, но ни один из них не сказал мне, что станет с ним в будущем. — Против воли Диана заговорила о том, что больше всего ее тревожило: Если ему станет хуже… Эпилептиков с тяжелой формой заболевания помещают в сумасшедший дом.
— Не похоже, что Джеффри кончит в сумасшедшем доме, — успокаивал ее Джерваз. — Совершенно ясно, что с головой у него все в порядке. Даже несмотря на возможность того, что состояние может ухудшиться, мне кажется, что он или поправится, или его болезнь останется на нынешнем уровне. Конечно, в его жизни будут трудности, но скажи,
— Я помню, как тяжело было сознавать, что мой мозг не слушается и предает меня, но, похоже, Джеффри привык к этому. И не думай о том, что у него будет неполноценная жизнь — живут же другие с такой болезнью! Говорят, эпилептические припадки бывают даже у Наполеона.
— Мне не кажется, что жизни Бонапарта можно позавидовать. Впрочем, я согласна с тобой. — Диана вздохнула.
Виконт не сказал ничего такого, о чем она не думала сотни раз, но ей было приятно услышать от другого человека подтверждение собственным мыслям. Благодаря уму и хорошему нраву ее сына хорошо приняли в школе. Нет сомнения и в том, что он будет благоденствовать.
— Знаю, что слишком переживаю. Мне хочется не беспокоиться постоянно о сыне, но я ничего не могу с собой поделать. Как хорошо, что у нас с ним есть Мадлен и Эдит.
— Эдит? — переспросил Джерваз.
— Да. Она была в комнате вместе с Мэдди, когда ты вошел. Она заботится о Джеффри, о доме, да и вообще обо всем. По сути, она Джеффри как бабушка, а Мадлен — как тетя. — И вдруг неожиданно Диана призналась виконту в одной из своих тайн:
— Мы все просто обожаем его, но мальчику не хватает мужского общества. Поэтому он так тобой и заинтересовался.
— А его отец жив?
Сент-Обен сразу же понял, что не следовало задавать этот вопрос. Ледяным голосом Диана отчеканила:
— Я не хочу обсуждать с тобой отца моего сына.
Что ж, у Джерваза были свои тайны, и Диана имела право на собственные секреты, но виконту почему-то ужасно хотелось узнать что-нибудь об отце ребенка. Диана могла быть вдовой. Не исключено, что Джеффри — незаконнорожденный ребенок, и этим объясняется, почему его мать избрала древнейшую из профессий. Признаться, Джерваза возмущала даже мысль о ее прошлых любовных похождениях, а теперь еще и Джеффри добавил масла в огонь его ревности. Мальчик был связующим звеном между его матерью и ее бывшим любовником: каждый раз, глядя на сына, она вспоминала о человеке, соблазнившем ее. Ведь это случилось, когда Диана еще сама была ребенком.
Джерваз умел отлично представлять себе целую картину, увидев лишь ее фрагменты, поэтому, сопоставив все, что он узнал о Диане прежде, с тем, что он увидел этой ночью, молодой человек пришел к выводу, что она, пожалуй, была дочерью процветающего торговца, а то и мелкого дворянина. Она наверняка влюбилась в какого-нибудь красавца, негодяя, разумеется, который совратил ее, а узнав о беременности, тут же бросил. После чего семья не захотела видеть ее в родном доме.
Эти мысли были невыносимыми. Он вдруг понял, почему
Но это не могло продолжаться дольше. Глядя на ее чистый профиль, Сент-Обен вдруг понял, что ни слово «любовница», ни тем более «шлюха» ей не подходит Она была просто Дианой — женщиной, сумевшей доставить ему такое наслаждение, какого он до нее и не знал. Ее сегодняшний гнев и враждебность были даже милы Джервазу. Но она перестала казаться Джервазу дивной игрой воображения, превратившись просто в женщину, которая беспокоится за своего ребенка, которой пришлось немало пережить.
Сидя в нескольких футах от нее, Сент-Обен вдруг почувствовал необычную близость с нею, которая была значительно ощутимее той, что они испытывали в постели.
— Приезжай в Обенвуд на Рождество, — вдруг предложил он.
Диана изумленно посмотрела на него, но в полумраке Джерваз не смог разглядеть ее выражения.
— Ты хочешь, чтобы я приехала в твой дом?
— Почему бы и нет? Конечно, все станут судачить, но господа из Лондона тоже вольны вести себя в собственных поместьях, как им вздумается.
Улыбка мелькнула на лице Дианы, когда она услышала его циничное замечание.
— Соблазнительное предложение, но, к сожалению, я не могу его принять.
— Конечно. — Допив бренди, он с силой грохнул бокал об стол. — Я и забыл, что ты не сможешь принимать других клиентов целых две недели. Ведь ты не захочешь их огорчать, не так ли? — Джерваз сам был удивлен своей грубости.
— Нет, дело не в этом, — спокойно произнесла Диана. — Большинство светских господ уедет на праздник из города, так что я вполне тоже могла бы покинуть Лондон. Но не смогу же я оставить сына на Рождество. Эдит и Мадлен — его семья.
— Возьми его с собой, — неожиданно предложил Джерваз. — Пусть приедет Мадлен. И Эдит. Хочешь — прихвати с собой и француженку-кухарку. Обенвуд велик, там много людей можно разместить.
— Ты это серьезно?
Сент-Обен обрадовался, услышав недоуменные нотки в ее голосе.
— Я всегда серьезен, — заметил он. — Это худший из моих грехов.
Засмеявшись теплым смехом, который Джерваз так любил, Диана подошла к нему, уселась на подлокотник его кресла и провела своей нежной рукой по волосам молодого человека.
— Мне надо обсудить это с Эдит и Мадлен, но если они согласятся, я буду счастлива приехать к тебе.
— А у Джеффри есть право голоса? — Он погладил ее щеку.
— Я знаю, что он бы снова с радостью отправился за город.
Стало быть, раньше они жили за городом. Джерваз намотал себе это на ус. Наклонив к себе голову Дианы, он нежно поцеловал ее. Ее губы были мягкими и податливыми, но, прервав поцелуй, девушка зевнула:
— Уже слишком поздно, милорд. Приятно, конечно, осознавать, что ты такой сильный, но мне кажется, я могу заснуть сидя.
Улыбнувшись, Джерваз погладил тонкую руку Дианы — ему явно не хотелось уходить — У меня есть и другая причина пригласить тебя в Обенвуд. Может, там мы проведем вместе всю ночь. — Подумав, он добавил: