Нежнорогий возвращается в лес
Шрифт:
Полуночная кукушка
В а йдасу показалось: солнечные лучи сеются вроде дождя. Ветер бросает в окно золотистые брызги. Оттого и знойно в комнате, как на дворе.
Дядюшка Р о кас, которого соседи прозвали «Именно Рагюс», вставляет в рамки искусственные соты для пчел. Рагюс — фамилия в этой деревне нередкая, но дядя Рокас — Именно Рагюс; прежде он работал лесником, а сейчас — лучший пчеловод на всю округу. Когда Вайдас приезжает на лето погостить к тете, они с дядей Рокасом целыми днями при пчелах. Вайдас уже научился пыхать дымарем, пока дядя Рокас снимает с ульев крыши и меняет соты в золотых пчелиных городках. И само лето для Вайдаса пропитано медовым духом пасеки и ароматом здешних сосен.
Свет сбегает струйками по лицу и рукам дяди Рокаса. Но, может, у Вайдаса просто рябит в глазах — он не спал всю ночь…
Он уже все рассказал дяде, но тот молчит. Правда, переспросил, будто для ясности:
— Именно: слышал среди ночи кукушку?
— Угу…
Вайдасу явственно послышался шепоток Винц у каса: «В полночь черт кукушкой оборачивается». Вайдас вздрогнул и почувствовал: по спине побежали мурашки, точно как ночью.
…Было очень тихо, вся земля словно к чему-то прислушивалась. Слабо мерцали звезды, а месяц, как говорил Винцукас, должен был взойти только под утро… Даже ночью крепко пахло сосной, бор густо дышал теплом, которого в избытке накопил за день.
Вайдас с Винцукасом шли в ночном мраке по лесной тропке. Гулко и неприветно брякал неловко задетый ногой камушек. Мальчишки цепенели и не сразу решались двинуться дальше.
Ни Вайдас, ни Винцукас уже не могли с уверенностью сказать, читали они или слышали, а может статься, что и сами сочинили, будто за болотистой луговиной, в молодом леске у древней замковой горы, в полночь лоси сбрасывают рога. Бредет лось по бору, темный и большущий, сам как гора. Под звездами тускло отсвечивают лосиные рога… Зверь шумно вламывается в лесок, встряхивает тяжеленной головой — бух! — и падает его корона. К утру ее уже не найти. Спозаранок кто-то уносит. Надо сразу же взять рога, ночью. Ведь кто подберет лосиную корону, тому выпадет необыкновенная удача.
Угрюмо проступил из мрака заброшенный карьер. Обдало сыростью. От озера поднимался блеклый предрассветный туман. Мальчики шли верхом карьера, а впереди темнел густой бор, черный и таинственный.
От выступа на склоне вместе с дерном отвалился ком породы и загромыхал, прокатываясь по галечнику.
— Ку-ку!.. ку-ку!.. ку-ку!..
Кукушка! Голос у нее был глухой, какой-то непривычный, точно и не кукушкин вовсе. Он шел от черных зарослей, куда ребята как раз держали путь. Друзья затаили дыхание, подошвы словно прилипли к земле. Тут-то Винцукас и зашептал: «В полночь черт кукушкой оборачивается». Потом, когда они удирали, Вайдас слышал только свист ветра в ушах.
— Дядь, такое правда бывает?
— А именно: чтобы черт кукушкой обернулся?
— Ага…
Дядя Рокас задумался. А потом сказал:
— Знаем мы этого «черта»… Они это, негодники… А именно: ворюги озерные, браконьеры!
У дяди Рокаса у самого заныло сердце. Он, конечно, на пенсии, но ведь работал не кем-нибудь — лесником! И лес, и озеро под его надзором находились. Надо бы пугнуть безобразников. Да ведь пристыдят: «Куда суешься, пень трухлявый…» И дядя только махнул рукой, а сам продолжал укладывать соты в рамы.
Снова струится солнце окладным дождем. Венчики подсолнухов светятся золотисто. И крепок же аромат у сосен Минчайской пущи — даже в деревне его чувствуешь.
Круглолицый, белокурый и ясный, сам точно подсолнух, Винцукас сидит на обломанном заборе, под самой раскидистой липой в деревне. Рядом с ним примостился и Вайдас — мелкий, чернявый — «вороново дитя». Оба такие несхожие, а приятели — водой не разольешь. «Опять пойдут куролесить, озорники этакие!..» — сказала бы Вайдасова тетя. А они шепчутся, уговариваются еще разок сходить по лосиные рога.
Но как-никак боязно. Не столько чертей, сколько «негодников», озерных воров. Что черти из старых сказок — в полночь явятся, набедокурят, а пропоет петух — и нет их. Зато эти — непонятные, они и в ясный полдень есть. Даже среди бела дня с ними повстречаешься — не по себе станет, а уж если угодишь к ним в лапы глубокой ночью…
Теперь нашим друзьям не до споров: кто храбрей — городские пятиклассники или сельские. Зато искушение тоже велико — страсть как охота увидеть их, этих озерных ворюг. А то и изловить… У Вайдаса от волнения сердце млеет. Он уже видит себя в школе, после каникул. «Это он… Тот самый, который поймал озерного вора!..»
Итак, все ясно: будь что будет. Они не станут лезть в дебри. Выследят в чистом поле. На пустом берегу. Даже в самую черную ночь на открытом месте надежнее, чем в лесу. В поле все-таки звезды светят, если кто-то появится — сразу заметно, даже издалека. Ну и… в случае чего, по сжатому полю отступать ловчее.
Стерня обдалась росой. В сумраке убегают вдаль ржаные снопы, неузнаваемо насупленные, съеженные… А за полем совсем невнятно проступают домики, черные купы деревьев… С крутого берега видишь, сколько позволяет ночь, и слышно далеко окрест. Мальчишки сели на стерню. Как-то зябко… Да и страшновато. Вдруг кто-то уже притаился за стожком.
Обоих осенило одновременно. Забраться в копну! Надежно и как будто тепло. Озеро видно. А уж их-то никто не найдет.
Звяк-позвяк… Звяк-звяк…
Вот оно, кто-то уже идет… Цепью звякает. Не один. То ли вчетвером… то ли впятером… Ой, сколько ног топает!..
Что-то зашуршало прямо у самой копны. Ребячьи сердца камушками нырнули куда-то в пятки… «Ф-ф-ф…» — нюхает кто-то совсем рядом со снопом… Потом как залает, как заскачет вокруг! Как завоет!
«Что это собака всполошилась? — прикидывает дядя Рокас. Он привел коней в ночное. — Ежика, что ли, почуяла?»
Дядя вогнал в землю кол от цепи и пошел взглянуть, что там за еж.
Ребята узнали дядиного Куцего, отдышались. А вот и сам дядя.
— Ишь вы, куда забрались! Что же вы тут, именно, делаете?
— Озерного вора караулим.
Дядя вздохнул. Ребята, выходит, осмелились, а он что же?
Дядя Рокас поплотней сдвинул снопики вокруг ребят и распорядился: только заметят кого-нибудь, сразу пусть один бежит к нему. А он поджидать станет, ружье у него приготовлено. И дядя вместе с Куцым ушел.