Нежность к мертвым

Данишевский Илья

с кислородом; сидел посреди улицы рядом с ржавой решеткой,

вниз уходила темнота, узкая, как женщина, сидел, трогая паль-

цами ржавчину, думая о том, что если долго сидеть в такой

позе, прямая кишка может вырваться наружу, устремиться в

темную штольню, кундалини прямой кишки совокупит темную

узость; Тимур достал Ключ-от-ее-ненужного-сердца, было лю-

бопытно, что станет с ней, когда ключ упадет вниз и долетит

ли вверх крик этого ключа,

когда наги поймают его, или когда

ключ упадет в нечистоты, – поднимется ли вверх этот плещу-

щий звук, сумрачная темнота, смрад, древние болезни Бомбея,

поднимется ли это все вверх, чтобы покарать Тимура. Он от-

пустил ключ. Раздалась тишина. Храмы наг высятся на берегах

Темноводья, мутировавшие и поддавшиеся изменению, их чер-

ты обрели субстанцию в пределах того, кого Франциск называл

богом. Это слово не могло ничего выразить, но было удобно,

раз уж ему дарят молитвы, дарят жизни и подвергают дискус-

сии. Наверное, это был бог. Вдали от Бомбея, посреди мангр и

темноты, высились его минареты, белесые пагоды и павильоны,

25

Илья Данишевский

более прочего похожие на распятую по линии горизонта чело-

веческую плоть; где-то суставы дыбились, образовывая башен-

ки, или прерывали кожу, чтобы стать эбеновыми от налипших

сосудов башнями; навесные лестницы, как кишки, вытянутые

усилием наружу и оголенные солнцу, белая и черная плоть

застыла у горизонта, она пенилась, как оптическая иллюзия,

открывалась взору со звуком расчехленной девственницы.

Франциск назвал это место Шри-Калех, здесь жил прокажен-

ный, привезенный из Калькутты фанатиками смазанного бы-

тия, когда наступал голод, те кормили прокаженного собой,

бактерии и некротические слои эпидермы воспаляли фантазии

этого прокаженного, видоизменяли воздух вокруг него; дыха-

ние шумно вырывалось из грудной клетки, сквозь паранджи

москитных сеток она стремилась вверх, разрывая ткань, оседая

копотью на плотской поверхности нефов. Что-то в груди О.М.

содрогалось, будто у нее в глубинах жил прокаженный, исто-

чающий миазмы беды затхлым дыханием анорексичной клет-

кой легочных аппаратов; в О.М. жил центростремительный

импульс смерти, живущий одной лишь целью развоплощения

видимости, скорейшего Прекращения. Она ощутила, что будто

проваливается в клоаку Бомбея, проскальзывает сквозь слизи-

стое решетчатое окошко входа-без-выхода, в пьяную темноту

штольни, царапается об узкие стены, как змея устремляется к

земле, а затем падает, ломая позвоночник о корни древа мира.

Там, в каталепсии любви, в тихом смятении, где нарушается

зрение, она отвергает незыблимость телесных форм, ощущая,

как перекатываются в ее ладонях мускулистые кольца змеиных

хвостов, как лесбийство черных вдов находит смысл в поцелуе,

который дарит венценосная нага в малахитовом убранстве; что

эта нага обрела Ключ-от-сердца-О.М., когда тот провалился в

клоаку, как сила подобных ключей и любви всегда бинарна,

затрагивает обоюдно и целокупно. Хозяин ключа — источник;

владеющий им — приемник; волна, посылаемая одним в друго-

го — известна и поражает обоюдно. Теперь же эта волна сопря-

гает О.М. с хладнокровным чудовищем памяти со змеиным

хвостом; любовь продолжается в клоаке воспоминаний, столь

же сильная, как мускульное усилие змеиного кольца, столь же

мотивирующая, как раньше, отныне замкнутая не в прямой

человек-человек, но человек-память… в злочервонной памяти,

как взрывы, образы Зуси, образы океана, океана, зыбкого ды-

26

Нежность к мертвым

хания внутри кровеносной системы истинного бытия, которое,

как и бывает с кровью, закупорено в границы вен, вены текут в

эпидерме, а эпидерму люди принимают за бытие. Там, в раз-

рушении границы и видимости, существует кровь, но и абст-

ракция крови, становясь видимой, обретает границы. Кровь

запекается на горячем солнце и лишается смысла.

Тимур рассказал Франциску, что у него начали случаться

перебои чувств. Иногда волна почти не достигала его, и в один

из таких моментов он сумел высвободиться из кольца этой

пагубы. Когда он любил ее, то почти уже не мог отомкнуть ее

образ от собственного образа, словно ее змеиное прикосновение

заполнило его бытие своим; Тимур всегда был кротким ребен-

ком, он не мог перечить этому властному порабощению, но в

один из периодов перебоя, он отпустил ключ в Бомбейскую

клоаку… а Франциск сказал ему, что впервые задумался о жиз-

ни, потому как был сыном продавца опия. Однажды — по мно-

гочисленным стечениям — слухи о Великом Прокаженном дос-

тигли Франциска, и Франциск приложил все силы, чтобы оты-

скать его, доставить из Калькутты в Шри-Калех, монструозный

храм, выстроенный на периферии Забвения, творческой силой

Франциска. Там тишина, вечная тишина, зловонная, испарения