Нежность к мертвым

Данишевский Илья

творяли свои настоящие желания, а не вымученные потуги и

скучные супружеские номера, придуманные современностью.

Женщине запретили быть женщиной, когда зашторили солнце

над шлюхами, ночные знания начали передаваться из рук в

руки, из поцелуя Билитис в раскрытые и жадные губы неофит-

ки; женщине стало нельзя знать, а сквозь это забвение и муж-

чины разучились хотеть. Альбертина знает, что супружеские

передвижения по ничтожности напоминают

плач ребенка; ни-

что в них не искренне, ничто не задевает за живое, просто сса-

дины на колене, просто стерильное прикосновение. К этому

знанию в ней нет ненависти, она просто переносит его в своих

суставах и излучает фригидностью своей речи. Альбертине

безразличны женщины-настоящие, и интересны лишь прости-

тутки, ленно умирающие под партнером и свои мысли направ-

ляющие на следующего, того мужчину, какой придет после

этого, на всю вереницу мужчин, которым она успеет распах-

нуться за отпущенное время. Только похоть может быть инте-

ресна Альбертине, только похоть будоражит ее ум, но Альбер-

тине кажется, что настоящая, заслуживающая внимания похоть

никогда, возможно, не встречалась в реальности, она лишь

плыла сквозь сознание, как грандиозный памятник, сущест-

вующий лишь в гениальной проекции на бумаге, похоть не

нашла того архитектора, чтобы во всю свою мощь греметь

сквозь человеческие тела.

Ранним утром (розовый свет) она сидит на кухне, и тол-

стяк говорит, что множество раз просил не стряхивать пепел на

пол, Альбертина говорит, что помнит об этом, ее волосы не-

брежно заколоты, ее темные глаза безразличны. Похоть лежит

в пределах мысли, факторы реальности мешают им вырваться

наружу. Он ест бутерброд, стоит уронить его, стоит испачкать

рубаху, стоит оставить пятна, чтобы Альбертина улыбнулась;

если он напряжется, подмышками растекутся желтые пятна,

ткань прилипнет к телу, будут видны волоски, Альбертина

вдохнет; иногда по утрам она трется о ножку стола, иногда

36

Нежность к мертвым

расстегивает ему штаны, запускает туда кисть, начинает поса-

сывать, чтобы узнать, принял ли ее благоверный утренний

душ… но сегодня он никакой, его голос разносит слова о пепле,

вкус его поцелуя сегодня ничтожен, пусть уходит на работу, у

Альбертины накопилось множество дел. Стоит перестать мыс-

лить о похоти, мечты никогда не осуществляются, а реальность

не будет такой, как нам хочется. Реальность не может заслужи-

вать внимания, как и фантазия не может его заслуживать, ведь

фантазия — удел биологического существа, порожденного ре-

альностью. Но, пожалуй, если реальность сделать излишне

выпуклой, то есть нарушить ее этикет, нарушить ее норматив-

ность, можно отыскать какие-то ее запретные углы, можно

потереться о ее запретные углы, хотя бы пару минут настояще-

го, чтобы вновь возвратиться в пепельную скуку. Каждый раз

пытаясь набрать обороты, неизменно вступаешь в реальность,

когда семя выходит из члена, и потраченное усилие обращается

в отторжение, плоть с чавканьем пота отлипает от плоти, на-

ступает холодное обострение тщетности, – Альбертина ненави-

дит совершать усилие, зная, что воздаяния не последует; дви-

жения слишком неловки, чтобы достигнуть цели, попытки

реализовать похоть приводят к пониманию невозможности.

Она уходит из кухни, и толстяк кричит ей вслед, не желает

ли она, мол, проводить его на работу, и Альбертина отвечает,

что завтра проводит, всегда успеется. Она ступает в подвал, его

холодная кубическая конструкция наполняет Альбертину чув-

ством гармонии; совершенство идеи придает ей сил, несовер-

шенство исполнения — трещины в штукатурке, пыль на полу,

ящик с инструментами — лишает надежды. Больным не следует

говорить со здоровыми, когда здоровые собираются на работу.

Их разговор невозможен. Больные слишком честны, чтобы их

мнению верили. Но в кубическом подвале Альбертине приятно,

она забывает образы мужа и утреннюю ненависть в его сторо-

ну. Все уходит назад с наступлением тишины. Пожалуй, это

идеальный подвал для похоти, он изолирует звуки и пресекает

злословие, соседям неведомы прекрасные возможности подвала.

Но, увы, подвал — это просто подвал. Альбертине не приходит-

ся по Его приказу ползти вниз на четвереньках и облизывать с

туфель пыль, а в ее голове — почему бы и нет? разве стало бы

кому-то хуже или — даже — разве что-то изменилось бы? Ино-

гда она репетирует, повторяет отточенные фразы, заготовлен-

37

Илья Данишевский

ные для минуты похоти, вкус штукатуренной стены напомина-

ет вкус отмытого от дневных трудностей члена — никакого

вкуса, никакого содержания. Она пишет в своем блокноте, что

проститутки — всегда были важной кастой любого общества,

именно тайное учение проституции, порождало великие идеи

сквозь мужчин, которые либо пользовались услугами проститу-