Нежность к мертвым
Шрифт:
ток, либо отдавали все силы, чтобы клеймить проституцию, и
этими силами — опустошенностью, которая напоминает опус-
тошенность после похоти — создавали свои идеи. Альбертина
знает, что ее муж ушел. Он никогда не опаздывает на работу,
он никогда не опаздывает с оргазмом. Его тело и дух работают,
как часы — бессмысленно измеряют время. Тщетность движе-
ния выражена в глупом и очень человеческом понимании ча-
сов, в круговороте бесконечных
но было совершаться даже одного раза. Похоть не может дуб-
лироваться, она реализует себя единожды, – записывает Аль-
бертина, – она не перебирает варианты и не ищет лучшего
кандидата на исполнение, она, как поэзия, приходит тогда,
когда то требуется исключительно похоти… и Альбертина счи-
тает, что меланхолия — это удел тех, кого похоть не посещает,
но кому похоть рассказала о своем наличии. Пожалуй, толстяк
живет так успешно лишь от того, что не знает о том, что тело
его состоит из песка, деньги его пахнут потом, а дыхание —
пепел. И сила его незнания так глубока, что Альбертина не
сможет ему рассказать. Ведь никто не верит в слова больных. А
потому — больным не следует разговаривать со здоровыми.
Альбертина предпочитает молчание, и это молчание стало
главным достоянием ее семейной жизни: толстяк ищет в ней
тайну, но тайна эта в безразличии — Альбертине нет разницы,
кто пробует ее на вкус и кто оплачивает ее болезни — но муж-
чины слишком любят свою рыхлость, чтобы додуматься до
такого.
Стоит выйти наружу, в настроении внезапная перемена.
Омерзительный куб давит на нервные окончания, не дает им
солнца. Еще вчера Альбертина сказала бы, что ненавидит лест-
ницы, как много на них ступеней, и никто не знает, как трудно
заставить себя сделать шаг, как трудно иногда просто найти
мотивацию подняться с холодного пола и сделать шаг. Но сей-
час ненависти нет, все эмоции отступают достаточно быстро.
Альбертина не умеет удерживать их в себе, не умеет растяги-
38
Нежность к мертвым
вать или превращать в чувства. Как пришло, так и уходит. Она
знает о глупости эмоций, но иногда подвержена им. По утрам
ненавидит толстяка, а уже в обед лишь фактом помнит о нена-
висти и о том, как он храпит, как его дыхание преграждает
дорогу снам, и каждое утро она громко думает, чтобы он умер,
но ей не хотелось бы, чтобы он знал об этом, ведь она все по-
нимает, Альбертина все понимает, все его хорошие качества —
объективно приятные для ее болезни — и что на самом деле
она не хочет, чтобы он умирал. Может, ей безразлично, и она
ничего не почувствует, когда это случится, но она не желает,
чтобы это наступало немедленно… она вообще ничего не жела-
ет прямо сейчас. Но иногда ей хочется, чтобы в лестнице было
меньше ступеней, чтобы от жизни Альбертины требовали еще
меньше, чем требуют. Пусть больше не говорит про пепел, у
нее нет сил собирать его с пола, да и совсем незачем, ведь зав-
тра будет новый пепел. Но сейчас ей не хочется даже это, все
ощущения отступают достаточно быстро, чтобы предавать им
значение. Если бы зашел разговор — Альбертина бы многое
могла рассказать о своих минутных желаниях, она рассказыва-
ла бы досыта, ведь разговор такое же никчемное дело, как,
скажем написание книг, и требует от Альбертины так мало.
Она сказала бы, что желает синих стеклянных камушков,
именно камушков, стеклянных, большое чучело альбатроса, что
хочет мировую известность, хочет пройтись по самым извест-
ным улицам мира… нашлось бы много, чего Альбертина могла
желать. Но все это не нужно ей, а жизненный процесс устроен
таким образом, что ей незачем говорить. Хорошо. Больные не
понимают здоровых в той же мере, как и наоборот. Альбертине
удобно называть свое состояние недугом, но это неправда. У
нее не бывает головных болей, но она говорит, что у нее посто-
янная мигрень. Это удобно. Иногда так хочется удобства и
тишины. От голосов Альбертину бросает в усталость, ведь
каждому известно, что, кто много болтает, тот рано умрет. Аль-
бертина чувствует этот закон, и поэтому говорит мало. В ней
слишком мало соков, чтобы проливать их при разговоре.
Сегодня лестница показалась ей не такой уж и длинной.
По-крайней мере не такой длинной, как обычно. В Альбертине
хватит мыслей, чтобы коснуться всего и покрасить это все в
свои цвета. Это называется желчью, но имеет другую природу,
нежели желчь других. Альбертина искренне считает каждый
39
Илья Данишевский
факт, каждую вещь и каждое биологическое существо ненуж-
ным и лишним на празднике смерти. У нее достаточно доводов,
чтобы рассказать, почему собаки противны природе. Однажды
она говорила с мужем об этом. Но он не понял, хотя все так
просто. Ему никак не уяснить, что Альбертина презирает все,
что пытается изображать какие-то духовные привязанности,