Нежность к мертвым
Шрифт:
мертвым, но никакого страха, наконец, она в родном космосе,
где живые разговаривают с мертвыми, она чувствует к незна-
комцу чувство кровного родства, и он улыбается ей, он протя-
гивает вперед руку, и она гладит его пальцы, сухие-сухие, буд-
то бархат, «меня зовут Франциск, если ты помнишь», и Гер-
труда/Матильда/Венера/Астра/Ингеборг — все они, невинно
убитые любовью Джекоба Блёма, отвечают, что помнят, и, ка-
жется, что это действительно
Франциск. У нас мало времени.
366
Нежность к мертвым
Гертруда. Времени для чего?
Франциск. Время ускользает, Матильда. Само понятие
времени. Тебе не стоит понимать. Есть вещи, которые лучше не
понимать. И не помнить. Франциск у окна, подол его пиджака
весь в рыбьих костях. Папа торопит меня, папа торопит нас
всех.
Матильда. Папа?
Франциск. Не делай вид, что ничего не знаешь. Его песня,
его ошеломляющий голос, разве ты не слышишь, как он поет к
нам свои страдания? Не важно. То, что ты видишь перед собой
— отжившая и гнилостная структура внешних миров, папе
очень плохо, и его рассудок не справляется с удержанием этой
местности на плаву. Внешние земли скоро будут уничтожены,
он готовится к последнему спектаклю. Поэтому я здесь. Чтобы
подготовить тебя.
Медея. Я ничего не понимаю.
Глаза Франциска безжизненны, как пейзажи Темоводья.
Большую часть своей жизни он провел в уходе за физическим
телом Прокаженного, за поддержанием его плоти в состоянии
близком к функциональному:
Франциск. Разум того, кто породил Темноводье — очень
слаб. Скоро темнота накроет эти земли. Вот о чем я тебе гово-
рю, Матильда. Папа хочет подарить нам свой великий подарок
— великую смерть. Народам. Иным Народам. Тем, чьи много-
численные имена перечисляют люди; те, кого они боятся, к
кому взывают, кого умоляют о помощи. Здесь и сейчас насту-
пает новая эпоха, Матильда, Отец обрывает связь Народов и
человечества раз и навсегда. Смерть — это шлюз между челове-
ческим и внечеловеческим, но теперь Отец больше не нуждает-
ся в шлюзах, выходы и входы будут уничтожены вместе с
внешними просторами. Человек и волшебная кровь больше не
встретятся. Он отказывает людям в магии встречи с нами.
Астра. И что это значит?
Франциск. Это значит, что отныне никаких сказок, надежд
и упований. Человек остается наедине с человечеством. Иные
Народы будут забыты. Отец подарит им вечную ночь, разум
его погружается в темноту, и он — подарит нам ночь своего
рассудка. То, что предсказано, скоро будет исполнено, Гертру-
да, руки Народов выполняют его волю, мы отрываемся от зем-
ли, навсегда покидаем ее пределы, клоаки и сумбура человече-
367
Илья Данишевский
ской жизни, мы умираем смертью забытого искусства, мы уми-
раем, как песня, мы вытекаем кровью из тела человечества
вместе с гибелью Отца. Сказки закончены, Матильда, Отец
приказал — уничтожить Искусство.
Знакомое чувство правды, кровь говорит о правильности
такого выхода, исход в кромешную темноту, в вечную ночь
Великого Прокаженного (она думает о Шиве, умершем Шиве и
танце Кали на теле супруга), беззвездное пространство поту-
шенных надежд, остывших стремлений.
Венера. Он плачет во сне.
Франциск. Он знает о своей судьбе. Он — это ворота, а мы
начинаем уничтожение ворот. Исход в темноту начинается
здесь, в забытых землях, некогда величественных, воодушев-
ляющих и одухотворенных, ныне обескураживающе костных.
Темноводье — как лишняя строфа в стихотворении Отца, не-
нужная ремарка модернисткой пьесы, ты должна это понимать.
Марсель должен погибнуть, и поэтому он плачет. Таким, как
он, трудно принять реформы. Перемена — ужасающая катаст-
рофа для тех, кто существует вне цикла смерти и перерожде-
ния. Его существование множество кальп принуждало людей к
сотрудничеству с Народами, он приносил страшные сны, бури
и гибели, а теперь ему самому — уготована гибель; он плачет от
непонимания современных процессов, перемена тенденции
равносильна для него хаосу, он плачет в молитве, но молитвы
не будут услышаны, он плачет о столетиях своего гордого по-
лета, но память его будет уничтожена, и память о нем — со-
трется из памяти людей; люди больше не будут видеть сны,
когда Народы уйдут; человечеству не нужно искусство, не
нужно волшебство наших красок, им не нужен Марсель, и его
дурные дождливые сны.
Он, это огромное тело о множестве тел, парило на фоне
хищной луны, там, во время бойни в Кале, в тысяче городов,
он свивался кольцами в трилиарде голов и разворачивался там,
как ночной цветок, кожа его — аромат беды, сны его — кровь из
открытой раны Христа.
Франциск. У меня есть кое-что для тебя. Ты помнишь, как
познакомилась с Джекобом? Как — каждая из вас — познако-
милась с ним? Как тысячи женщин были обмануты его шар-