Нежность к мертвым
Шрифт:
и развратителей, сталкивающиеся волнами и в дуэли ради
собственной правды и защиты индивидуальной правды, оправ-
дывающие нищету и возводящие ее в индульгенцию, – текли
по улицам мимо Альбертины. А если кого-то из перечисленных
46
Нежность к мертвым
не было, то Альбертина знала, что они все равно существуют.
Где-то в своих домах они
Они бьют своих жен, чтобы те вобрали ударами истину. Они
насилуют своих дочерей и прикасаются к прекрасному. Мес-
течковые поэты спорят о направлениях. Каждый защищает
территорию, свои ничтожные садовые угодья, а затем в какую-
то минуту рвутся на всех порах к новым угодьям и новым
ценностям, каждый имеет свое мнение на тему Альбертины,
ведь мнение — очень важная валюта для тех, у кого не хватает
денег купить голоса. Вокруг бушуют мнения, разделенные на
«приличные» и «нет», и у паствы двух этих мнений есть моти-
вы исповедовать их; вся эта жизнь должна быть под завязку
забита сомнениями и знанием о правде, чтобы хоть какая-то
дорога сохраняла очертания. И именно поэтому идущие мимо
Альбертины так боятся первобытных матерей и цепных псов,
подлунных скитальцев и Безумного Короля, боятся невидимых
пальцев иного мира, который иногда сталкивается и происхо-
дит минутное столкновение с тем, что не могут осмыслить
моральные категории. Первобытное зло, наделенное лицом
сладострастной педофилии (которое совсем не то, как у тех
отцов-с-дочерьми), вычурная романтически-выгнутая некро-
стенция, теплая шелковистая ткань любви к внутренностям, то
есть — вселенная самовластных и запрещенных влечений и
сущности, без рода и половых желез, олицетворяющие эти
принципы… Альбертина могла понять эти влечения, и потому
Альбертина была больна. Могла осознать, что толкает убийцу
на совершение хладнокровного убийства, и даже не могла осу-
ждать его, как понимала, и не могла осуждать боль и негодова-
ние родственников убитого. Она могла это вобрать в себя и
могла объяснить тем, кто желает услышать, но желающие не
рождены. Все ведь достаточно просто. Но люди, поставившие
на колени моральность или поставленные моральностью на
колени, не могут вобрать и потому правильно оценить сущест-
вование тех, кто никак не приложен к морали, кто опосредован
ею, то есть — болен. Заключенные в клиниках, утопленные
толпой, живущие в темноте и придавленные массивом города,
– это их кровь течет под цивилизацией, невидимый поток и
страшная язва, именно их дыхание вызывает коровий мор, их
движения оставляют колдовские круги, живущие вне дороги, –
являются причиной появления городов. И само существование
47
Илья Данишевский
тех, кто наречен вечным врагом человечества, позволяет чело-
вечеству существовать. Так Альбертина, уничтожающая жизнь
своего мужа, заставляет его чувствовать свою жизнь и бороться
за нее; так он борется с Альбертиной, но знает, что полное
уничтожение ее, изгнание за границы своего города, приведет к
исчезновению города, уничтожению жизни, и потому он —
бездеятельный, но противостоящий Альбертине — не двигается
с места и ничего не предпринимает. Он живет с больной, и
потому знает о своем здоровье.
И вот — перед лицом Альбертины раздутое, даже опухшее
тело цивилизации, единственная задача которого — всеми си-
лами своего многообразного инструментария каждодневно не
задумываться о целесообразности собственного наличия.
…
Вот и вокзал, Альбертина покупает билет на поезд. Она
взволнована и на то есть две причины. Первая — она не так уж
часто сбегала из дома, чтобы перестать опасаться новизны.
Вторая причина — сам вокзал, ведь вокзал это всегда преддве-
рие Большого Путешествие, всегда шанс и опасность неведо-
мой встречи, где, как не на вокзале стучит женское сердце, а
женские глаза ловят случайные взгляды(?), кому, как не поезду
сталкиваться с неведомым; ему, пересекающему магистрали
мертвых, ведомы многие направления, стоит машинисту от-
влечься хоть на мгновение, и жизнь пассажиров может карди-
нально изменить курс. Большое Путешествие — двоякое чувст-
во. Оно дарит воздух, а затем отнимает его подчистую. Это как
ссуда, нужна огромная решительность, чтобы доверять Боль-
шому Путешествию; решительность или меланхолия, что, в
центре, суть одно.
Вагоны комфортабельны, и их конструкция никак не напо-
минает темные материи, эмпирии скрыты железными крыша-
ми, а постоянный сквозняк уничтожает запахи прошлого. В
поездах случается множество преступлений, видимо потому,
что паника от Большого Путешествия расширяет какие-то
особые векторы внутри, а все потаенное обнажается от быстрой
езды. Поезд едет сквозь множество городов, и, конечно, никто
не выходит на этой станции, все двигаются дальше, и когда
Альбертина входит внутрь, она видит, что всюду сидят мужчи-