Нежность к мертвым
Шрифт:
ничего не происходит, что с каждым шагом, который можно
услышать и ощутить, ничего не меняется, кроме старения кле-
ток, кроме смерти клеток, кроме того, что раз в семь лет орга-
низм полностью заменяет свой состав и всегда непонятно, на
каком этапе этого изменения ты находишься именно Сегодня…
и вот, он говорит ей, что жизнь Франциска, Франциска какого-
то началась на плантации опия, а еще его отец держал маковые
поля, и когда Франциск
маковые поля, как огромное обезображенное тело или тело с
огромной раной, к чему бы это не было сказано, Тимур начал
это так: «…сын торговца опия», – и О.М. посмотрела на Тиму-
ра, пытаясь вспомнить все эти домашние заготовки, но не
смогла; и не смогла даже вспомнить, в чем заключается их с
Тимуром история, в чем ее таинственная суть, кроме виднею-
щихся над водой коралловых мелочей о том, что она ждала, а
он не приехал… ничего не было видно, словно вода поднялась
этой ночью и заставила людей забыть, что когда-то на месте
этого моря существовала их деревня; так вышло, будто море
19
Илья Данишевский
имеет силу внушать забвение в сердца своих жертв; и вот, пе-
ред тем, как задохнуться, моряки не вспоминают своих ново-
рожденных сыновей, потому что море лишило их памяти. Ведь
он уже приехал, и одним этим вся та боль, когда он не приез-
жал, как бы разом должна была исчерпаться, но нет. Что-то
еще оставалось под этой темной поверхностью. Она спросила
его, кто такой Франциск. Он ответил, что познакомился с ним.
Познакомился там, где трахался с Богом, и она поняла, что все
уже потеряно; слишком большой уровень темных вод; по ка-
ким-то иным обрывкам она поняла, что в Индии он крутил
горячий роман с героином, что продолжает крутить, что в знак
«извини» привез дешевый платок, 20% шелка, иногда темные
воды поднимаются так высоко, что затопляют даже маяки,
иногда происходит так, что корабли разбиваются о мели, и эти
корабли тоже не знают «почему», и ничего иного не знают,
кроме факта, что в брюхо впилось какое-то морское порожде-
ние, и что вода заполнила собой люфты, что вода поднимается,
что спасение невозможно; и моряки не думают «почему», им в
этом нет никакой нужды; О.М. вспомнила сияющие лица ламп
в волосах зеленых абажуров.
В первом действии, где обычно знакомятся с героем, была
пустота, зияние, пробел, вместо этого действия можно было
поместить микрофотографии кластера раковых клеток молоч-
ной железы или простаты; карты, где мастями выступают ле-
гочные, психиатрические, передающиеся воздушно-капельным
путем и сексуальной сферы болезни, – вот о чем я мечтаю.
Игра в дурака, где проигравший приобретает весь букет остав-
шихся в его руках карт; такие карты имел при себе Франциск,
но, конечно, никто, с кем он играл, не знал об этом чудесном
способе заражения: шанкр, сияющий туз шанкров, когда ты
держишь его в руках, то хочется интуитивно отодвинуться от
черноты его власти; двойка высыпаний может оставить свой
волшебный след на пальцах и проникнуть в кожу твоей жены,
когда вечером ты прижмешь ее ляжки к себе поближе и нач-
нешь гладить их так, будто втираешь в эпидерму заразу и по-
желания скорой гибели; Франциск имел подобную колоду карт,
думаю, он нарисовал ее сам в возрасте четырнадцати или пят-
надцати лет, в том же возрасте, когда отец начал учить ее вы-
ращивать мак и опий.
20
Нежность к мертвым
Первый свой опыт духовно-фрактального расширения
Франциск испытал в шестнадцать, отца не было дома; Тимур в
семнадцать под чьим-то чутким надзором. Рассказать об этом,
как и просто рассказать о Франциске почти невозможно, ни
одного человеческого времени/склонения/нарративного содер-
жимого глаголов не может хватить, – виной этому О.М., ее
яркая нонконформисткая картина мира, леденящая, похожая на
ритм океанических волн, населяющих эти волны косяков по-
тусторонних существ, похожая на стук обода колеса о выщерб-
ленные дороги Бреста; О.М. всем рассказывает, что часть ее
жизни прошла в Бресте с тетей Зусей, эта часть ее жизнь под-
вергается фантазии и деформации, но неизменно бресткий
отрезок — самое яркое пятно ее жизни, пусть даже и выдуман-
ный от и до. Ее Брест — это совершенно особый Брест, она
выбрала именно этот город по созвучию, по каким-то ассоциа-
циям с Голгофой, ведь каждый звук в этом Б-Р-Е-С-Т напоми-
нает отвратительно гавкающую толпу, потную толпу, каждый
звук в этом Б-Р-Е-С-Т напоминает крестный путь, а значит
небо над Брестом, как Туринская плащаница. Четыре полдня
подряд О.М. рассказывала мне про свой Брест, ей было двена-
дцать, когда они с Зусей переехали в еврейский квартал, О.М.
была еще маленькой девочкой и ничего ДО Бреста не повлия-
ло на нее, а значит, лишь выдуманный Брест сформировал