Нежность к мертвым
Шрифт:
О.М., ее странную картину миру. Сама О.М. — красивое, не-
много духовно растрепанное чудовище, содержащее в аквариу-
ме лесбийскую парочку черных вдов; она существует в цикле
радостного упадка и восторженного кошмара, одним из кото-
рых, если не главным, можно назвать Тимура. О.М. личной
волей выбрала его Любовью, личной волей назначила своим
надзирателем по крестному пути, сидя на моей кухне, она
вновь рассказывала про Брест, представляя
улицы конечностями древа своего семейства; про то, что нико-
гда не будет иметь детей; про Т., и, достав из кармана связку
ключей, показала насколько все это серьезно. Было три часа
ночи, ущербная луна была в небе, О.М. сидела на стуле, на
большом пальце правой ноги был пластырь, на ладони ее —
связка ключей. Она сказала, что Тимур не вернул Ключ-от-ее-
сердца, который она ему отдала. Существующие в воображае-
мых Брестах, все же скованы какими-то суевериями, сутолоч-
ность и субстантивность которых не могут не существовать
21
Илья Данишевский
объективно на таких, как О.М., когда-то она нашла ключ и
сделала его дубликат, и с тех пор свято верила, что этот ключ,
который не подходит ни к одной известной ей двери (но, на-
верняка, к какой-либо квартире, к нижнему замку, распашонки
в Мытищах, что, конечно, означает «НИ К ОДНОЙ», ведь все
существующее Вне ее внутренности, не МОЖЕТ и не ДОЛЖ-
НО существовать), – это ключ-от-ее-сердца. Она проверяла его
в ночном странствии по Москве, подбегая к каждой двери и
пытаясь отпереть ее, с каждой попыткой все более убеждаясь,
что этот ключ лишь своей формой — ключ, на самом же деле за
его объективными очертаниями находится что-то иное. К при-
меру, Ключ-от-ее-сердца. Тот, кому она подарит его, будет
вечно иметь над душой О.М. незыблемую власть. Тимур не
вернул его, пусть даже все сошло на нет, он был в Бомбее, он
рассказывал о Франциске; но не вернул ей ключ, то ли потому,
что еще имел какие-то планы, то ли просто забыл после того,
как имел секс с Богом; там, в Бомбее или в безлюдной Индии;
О.М. любила сказки Киплинга, те, где солдаты видят призра-
ков, где ночь напоминает хитон, сброшенный с плеч Кали; она
сказала, что тоже хочет отправиться в Индию, когда будет
готова. Когда будет готова отдать свою жизнь; ведь в Индию,
настоящую, секретную Индию, нельзя отправляться иначе,
кроме как — или я получаю Индию или смерть — все остальное
конформистское путешествие в паланкине. Там, около Бреста
почему-то был океан, О.М. с Зусей часто сидели на каменном
пляже, а вокруг были крабы, там О.М. переняла этот ритм
жизни, словно певучие волны, словно сладкая смерть, бьющая-
ся о берег жизни сильнее и сильнее, отгрызающая его пляжи,
его отмели, людские деревни и разрывая рыболовные сети.
Зуся меняла очертания и характеры, она была, как шум этой
волны, как бесконечный символ той личностной сути О.М.,
символом которой и доступом В КОТОРУЮ был Ключ-от-ее-
сердца, и как бы это ни звучало, закон этот властвовал над
О.М., над ее страной говорящих крабов с красиво-матовой
кожей и лицами блаженных бодхисатв3, имманентно и строго.
3 Однажды Франциск спросил монаха, который проезжал мимо
«правильно ли я понимаю, что всякая мысль отдаляет меня от пони-
мания; что выражая это словом, фигурой и буквами, я отдаляюсь от
общего, чтобы понять частное так, словно одним стихотворением
22
Нежность к мертвым
О.М. всегда казалось, что складная и конструктивная кар-
тина скрывает под собой пенящийся и непознаваемый страх;
она никогда не видела океана, но нарисовала его рядом с Бре-
стом, чтобы в шуме этих выдуманных волн приучить себя не
бояться. Настоящее и сумрачное существует под человеческими
иллюзиями о безопасности, как дремлет глубина под прогулоч-
ными яхтами; глубоко под пятнами нефти, что просты, как
сумма углов треугольника, скрывается что-то иное, ветвится и
движется под поверхностью нашей кожи; но оно, это смазанное
бытие может представать понятным под иным углом зрения;
тем, где сумма углов треугольника — неясна. Единственный
верный взгляд на смазанное бытие — это сомнение и допуще-
ние всякого; отсутствие критики и соизмерения, доступ к со-
зерцанию необъяснимого. «Что, если Время, считающееся обо-
лочкой и серым кардиналом Пространства, в какой-то момент
замещает пространство, и становится им? Ведь каждая наша
драма пусть и разворачивается на каких-то улицах, в каких-то
домах и на пляже — лежит и растет исключительно в сфере
времени и памяти — инструменте восприятия этого невидимого
пространства — так же, как наша личностная суть не содержит-
ся в теле, наша жизнь не содержится внутри пространства, а
бьется и мечется исключительно в коридорах Времени…»; О.М.
не хочет иметь детей, потому что это лишено смысла в сумрач-