Нежность
Шрифт:
В начале мая 1928 года Шульженко отправилась на свои первые гастроли в Ленинград. Илья остался в Харькове, откуда вскоре уехал в командировку в Сибирь. Теперь единственной ниточкой, связывающей влюбленных, стали письма. В одном из них Григорьев написал:
«Здравствуй, моя Кледи Шутти! Здравствуй, моя Кунечка! Прости, что так долго не писал, не было никакой возможности. Много ездил по закоулкам Сибири, встречался с людьми! Вот она – Русь Советская, как писал Есенин! Я помню о тебе каждый день, помню нашу комнату, наш волшебный диван, где ты… (…) то, что ты больше всего любила… Прости, что я пишу такие вещи, но когда мы встретимся, ты сама все почувствуешь. Конечно, я иногда вел себя как законченный подлец, как ты терпела меня, не знаю. Я слышал о твоих успехах в Ленинграде, они меня радуют и мучают невероятно, ибо ты отдаляешься от меня в какой-то свой мир, прости, фальшивый и надуманный –
Целую… (…)»
В Ленинграде Шульженко была принята в труппу местного мюзик-холла и в течение нескольких месяцев выступала там с концертами. И лишь поздней осенью 1928 года, перед московскими гастролями, ей разрешили съездить в Харьков, где она наконец-то увиделась с Григорьевым. Однако, когда Илья предложил Клавдии немедленно расписаться, она отказалась, уговорив его перенести эту церемонию на более поздний срок. Сердце Григорьева сжалось от нехороших предчувствий…
Спустя сутки Григорьев уехал в Сибирь, а Шульженко еще на несколько дней задержалась в Харькове. Однажды вечером она отправилась в театр «Тиволи» на концерт одесской эстрадной труппы. В состав коллектива входил 24-летний куплетист и чечеточник Владимир Коралли, который, заметив в зале Шульженко, бросил ей со сцены преподнесенный ему букет. Этот эпизод и стал завязкой к их скорому роману.
В Москву Шульженко приехала в самом начале января 1929 года. Отыграв там несколько концертов, она отправилась с гастролями в Нижний Новгород. И судьбе было угодно сделать так, чтобы в этом же поезде оказался и Коралли, который ехал на те же гастроли. Всю дорогу он настойчиво ухаживал за певицей, и в итоге ее сердце дрогнуло: таких обходительных и воспитанных молодых людей она в эстрадной среде еще не встречала. На гастролях между ними вспыхнул роман. И в самом начале его, чтобы не смущать себя и своего любовника, Шульженко сняла с пальца обручальное кольцо и спрятала его в сумочку. Практически с того самого момента Григорьев стал для нее «покойником». Именно так она сама назвала его в письме Владимиру Коралли (6 февраля 1930 года). Цитирую:
«Письма И. П. Г. (Илья Григорьев. – Ф.Р.) всегда были полны иронии, упрека и, может быть, большой любви, конечно, но все это такое больное, такое далекое мне, что вызывало во мне скверное состояние и абсолютно убивало желание смеяться и радоваться. А вот Вы совсем иное. Сознаюсь Вам, теперь можно, что в Нижнем я просыпалась каждый день веселой, потому что знала, что увижу Вас. А потом мы дурили вместе по целым дням. А помните, Вы меня поцеловали и меня это нисколько не обидело? Напротив, очень понравилось, и я не возражала против повторения. Не помню только, что помешало. Я так привыкла к Вам за короткое время, так привязалась, что мне теперь Вас очень не хватает. Но я надеюсь, что скоро встретимся и уж столько будем говорить, говорить, что, пожалуй, заговорим и остатки болячки моей к Григорьеву, хотя о покойниках плохо не говорят. Ведь для меня теперь он покойник, итак, пусть мертвые остаются мертвыми. Жду нашей хорошей встречи и Ваших хороших писем, которые доставляют мне море радости…»
Это письмо застало Коралли в Харькове, куда он приехал на очередные гастроли. Поездку эту он использовал с очевидной пользой для себя: привез родителям Шульженко подарок от дочери (валенки), а заодно и познакомился с ними. В отличие от Григорьева, Коралли сразу понравился старикам. Это придало молодому человеку храбрости, и уже в марте он явился в дом Шульженко в качестве официального жениха. Миссия закончилась успешно: согласие родителей на брак с их дочерью было им получено. Однако неожиданно на пути Владимира встала его мать, которая выступила категорически против того, чтобы ее сын-еврей женился на «хохлушке». С нее достаточно было одного сына, Эмиля, который недавно женился на русской. Обескураженный напором матери, Коралли честно написал обо всем Шульженко. Его письмо совпало с приездом в Харьков Григорьева. В итоге обиженная Шульженко снова возобновила свои отношения с «покойником».
Чуть позже Коралли тоже приехал с гастролями в Харьков и наконец впервые воочию увидел соперника. Оба друг другу не понравились. Как гласит легенда, между ними даже вспыхнула драка, которая произошла сразу после концерта, в коридоре театра. Для Григорьева она чуть не закончилась плачевно – из мифического покойника он имел все шансы превратиться
Молодые жили в Ленинграде, там же и работали. Однако из-за специфики работы они частенько разлучались, разъезжаясь на гастроли в разные стороны. В таких случаях Коралли оставлял присматривать за молодой женой своего брата Эмиля Кемпера (тот, кстати, недолюбливал Клавдию и был категорически против ее вхождения в их семью). И вот однажды, влекомый неприязнью к Шульженко, Эмиль отписал брату, что она в отсутствие мужа встречается с молодым композитором Ильей Жаком. Коралли немедленно примчался в Ленинград и устроил жене сцену ревности (хотя сам, по слухам, никогда не упускал удобного случая завести интрижку на стороне). К счастью, до «браунинга» на этот раз дело не дошло. Шульженко дала мужу слово прервать все отношения с Жаком. По одной из версий, свое слово она сдержала. По другой – они остались тайными любовниками и встречались еще много лет. Во всяком случае, перед смертью Шульженко признается близкой подруге, что никого не любила так сильно, как Илью Жака.
Вскоре после того скандала Шульженко забеременела. Узнав об этом, Коралли страшно обрадовался и отвез жену рожать на ее родину – в Харьков. В мае 1932 года на свет появился сын, которого назвали Георгием. Однако радость от этого события была вскоре омрачена – умерла мама Клавдии, Вера Александровна.
Между тем Илья Жак продолжать любить Шульженко, правда, уже на расстоянии. В. Хотулев пишет: «Жак без памяти влюбился в Клавдию. Он был человеком семейным, с хорошей репутацией, и вдруг на него свалилась такая напасть! Клавдия чувствовала, что она нравится Жаку. Однако события не торопила, ибо никогда не была обделена поклонниками. Больше всего ее привлекали в Илье его деликатность, умение слушать и умение слышать. У ее мужа этих качеств почти совсем не было. Коралли то ли в силу профессии, то ли в силу характера из всех разговорных жанров признавал монологи. Он не выносил возражений, не умел спорить, моментально взрывался, начинал грубить, а потом сожалел о своей несдержанности. Клавдия тоже не оставалась в долгу. Коралли с грустью заметил одну закономерность. Чем больший успех был у его жены (Шульженко была намного популярнее своего супруга, звезда которого закатилась в начале 30-х. – Ф.Р.), тем чаще он получал отпор. Но в отличие от Коралли Клава была более отходчива, не помнила зла и удивлялась, когда ей напоминали обиды, якобы нанесенные ею кому-то, – она о них и думать уже забыла…»
В конце 30-х Шульженко и Коралли стали вместе работать в оркестре Якова Скоморовского. Там же работал и Илья Жак, с которым отныне у Шульженко начались чуть ли не ежедневные совместные репетиции. Коралли, естественно, сгорал от ревности, так как не мог постоянно быть рядом с женой и не знал, что происходит во время этих репетиций. К тому же Жак взял привычку провожать Клавдию до дома и, прощаясь, галантно целовал ей ручку. Коралли в ответ устраивал жене бурные сцены ревности, которые в итоге стали достоянием широкой ленинградской общественности. В народе тогда даже стишки по этому поводу появились:
Шульженко боги покарали:У всех – мужья, у ней – Коралли.Коралли, конечно, мог раз и навсегда пресечь отношения жены с композитором, но не делал этого по одной простой причине: Жак был чрезвычайно популярным композитором, и именно в связке с ним Шульженко могла достичь новых высот в творчестве (особенно популярными были три их совместные песни: «Андрюша», «Дядя Ваня» и «Дружба»). Поэтому Владимир вынужден был терпеть его присутствие рядом с женой. Но вечно так продолжаться не могло. Однажды нервы Коралли не выдержали. Сначала он попытался поговорить с женой на полном серьезе и даже пригрозил ей, что если она не порвет с Жаком, то он покончит с собой. Затем он вызвал на принципиальный разговор самого Жака, которому пригрозил уже карами НКВД. А поскольку Жак, как и практически все в те годы, дрожал лишь от одной этой аббревиатуры – НКВД, угрозы Коралли возымели действие: композитор перестал встречаться с Шульженко.