Незнакомцы в поезде
Шрифт:
— Что такое, Гай?
Гай понимал, что она что-то чувствует. Она всегда чувствовала.
— Ничего.
Она повернулась и пошла к дому, Гай последовал за ней. Опустилась ночь, заснеженные деревья были неразличимы на фоне неба. И Гай снова почувствовал затаенную враждебность в темных деревьях с восточной стороны дома Энн. Из окна кухни лился теплый желтый свет. Гай повернулся в сторону деревьев, чтобы дать глазам снова привыкнуть к темноте. Присмотревшись, он испытал одновременно и неприятное чувство, и чувство облегчения, как бывает, после того как надавишь на больной зуб.
— Я сделаю кружок возле дома, — сказал
Энн вошла в дом, а он пошел в обратную сторону. Ему хотелось понять, будет ли испытанное им ощущение сильнее или слабее в отсутствие Энн. Он полагался скорее на свои ощущения, чем на зрение. Там, где деревья начинались и тьма сгущалась, это ощущение, хотя и слабое и неустойчивое, не отступало от него. Но ничего там, конечно, не оказалось. Да и что могла создать комбинация теней, звуков и его мыслей?
Он опустил руки в карманы и решительно направился к деревьям.
Глухой треск ветки насторожил его и заставил обратить взгляд в одну точку, потом он побежал в ту сторону. В кустах раздался шум, и Гай увидел во мраке темный силуэт. Гай бросился и схватил убегавшего и по хриплому дыханию сразу узнал Бруно. Бруно извивался, словно крупная сильная рыба, один раз с отчаянья ударил Гая в подбородок. Схватившись друг за друга, оба упали и старались высвободить руки, старались так, словно сражались на смерть. Бруно пытался найти горло Гая, но тот прочно держал его на вытянутых руках. Бруно тяжело дышал, с шипением втягивая и выдыхая воздух. Гай ударил его, потом еще раз с правой, и почувствовал, что чуть не сломал себе пальцы. Теперь ему их не сжать.
— Гай! — возмущенно закричал Бруно.
Гай схватил его за ворот. Внезапно оба остановились.
— Ты знал, что это я! — в бешенстве сказал Бруно. — Грязный ублюдок!
— Что ты тут делаешь? — спросил Гай, поднимая Бруно на ноги.
Окровавленные губы раскрылись, словно Бруно хотел закричать.
— Пусти меня!
Гай толкнул его и отпустил. Тот упал, как мешок, и стал с трудом подниматься.
— О'кей, убей меня, если хочешь! Можешь сказать, что это была самооборона! — с подвыванием говорил Бруно.
Гай глянул в сторону дома. Они немало времени боролись тут.
— Я не хочу тебя убивать. Но убью в следующий раз, если увижу тебя здесь.
Бруно победно рассмеялся. Гай стал на него угрожающе надвигаться. Он не хотел снова касаться Бруно. А ведь несколько мгновений назад он боролся с ним с мыслью «Убить! Убить!» Гай знал, что ничем не может остановит улыбку Бруно, хоть убей его.
— Пошел вон, — произнес Гай.
— Ты готов сделать эту работу через две недели?
— Я готов передать тебя в полицию.
— И себя готов? — Бруно пронзительно засмеялся с глумливым выражением лица. — И готов рассказать об этом Энн, да? Готов провести следующие двадцать лет в тюрьме? Тогда и я готов!
Он скромно сложил ладони. В его глазах появился красноватый блеск. Его покачивающаяся фигура походила на злого духа, который мог бы появиться из-под согнувшихся под тяжестью снега деревьев.
— Поищи еще кого-нибудь для своей грязной работы, — пробормотал Гай.
— Нет, вы посмотрите, кто это говорит! Я хочу, чтобы это был ты, и ты уже мой! О'кей! — Снова смех. — Тогда я начинаю. Я расскажу твоей подруге всё. Я напишу ей сегодня же.
И он пошел прочь, пошел тяжелой походкой, пошатываясь, будто нечто расплывчатое и бесформенное. Потом обернулся и прокричал:
— Если
Гай сказал Энн, что схватился с бродягой. У него в результате потасовки покраснел глаз, но он уже не видел другой возможности остаться в доме и не ехать завтра в Элтон, кроме как изобразив травму. Он сказал, что получил удар в живот и поэтому не совсем хорошо себя чувствует. Мистер и миссис Фолкнеры встревожились, вызвали полицию и настояли перед полицейским, который приехал осмотреть территорию, чтобы у них на несколько ночей выставили полицейский пост. Но Гаю полицейского было недостаточно. Если Бруно снова заявится, то ему самому хотелось бы быть здесь. Энн предложила, чтобы он остался до понедельника — так за ним будет кому присмотреть, если он будет плохо чувствовать себя.
Никогда он не испытывал такого стыда, как во время двух дней, проведенных в доме Фолкнеров — стыда оттого, что ему нужно было остаться, что в понедельник утром он ходил в комнату Энн и смотрел на ее письменном столе, не принесла ли прислуга письмо от Бруно. Но нет, письма не было. Энн уезжала по утрам в свою нью-йоркскую мастерскую еще до того, как приносили почту. Гай взглянул на четыре или пять писем, лежавших на столе, и затем, как вор, украдкой, чтобы не заметила прислуга, ретировался. Он напомнил себе, что часто заходил в ее комнату в ее отсутствие. Когда в доме было много гостей, он иногда прятался на время в комнате Энн. И Энн нравилось, если она заставала его там. Входя в комнату, он на пороге прислонился головой к косяку двери и обратил внимание на беспорядок в комнате неубранную кровать, большие книги по искусству, не помещавшиеся на полках, ее последние наброски, прикрепленные кнопками к стене, стакан с голубоватой жидкостью, которую она забыла вылить, желто-коричневый шелковый шарф на спинке стула, который она, очевидно, передумала надевать. Запах гардении от ее духов, которые она в последний момент нанесла на шею, еще слабо присутствовал в комнате. Ему так хотелось, чтобы их жизни соединились.
Гай оставался в доме до утра вторника, когда письма от Бруно опять не было, и затем поехал в Манхеттен. Накопилась масса работы, хватало проблем. Вопрос о контракте с компанией «Шо риэлти» на строительство административного здания пока что находился в подвешенном состоянии. Он чувствовал, что его жизнь дезорганизована, лишена ориентиров и более хаотична, чем в то время, когда он узнал об убийстве Мириам. За всю неделю пришло лишь одно письмо от Бруно, оно пришло в понедельник. В своем коротком письме Бруно сообщал, что его мать, слава Богу, выздоровела и теперь он может выходить из дома. Его мать в течение трех недель болела опасной формой воспаления легких, писал он, и он вынужден был сидеть с ней.
В четверг вечером, когда Гай вернулся с собрания в клубе архитекторов, хозяйка дома миссис Маккосленд сообщила ему, что ему было три звонка. Телефон снова зазвонил, когда они стояли в холле. Звонил Бруно, злой и пьяный. Он поинтересовался, готов ли Гай говорить по делу.
— Ну, я так и думал, — сказал он, услышав ответ Гая, — а поэтому уже написал Энн. — И повесил трубку.
Гай поднялся к себе и сам немного выпил. Он не верил, что Бруно уже написал письмо Энн или собирается написать. В течение часа он читал, потом позвонил Энн и спросил, как она поживает, потом пошел в кино на поздний сеанс. На душе у него было неспокойно.