Нф-100: Уровни абсурда
Шрифт:
– Что же здесь плохого?
– спросил Прохор.
– А то, что еще десять лет тому назад я, спасаясь в лесу от волков, залазил на дерево и один из этих подлых зверей мне детородный орган откусил!
– Га-га-га!
– заржал Митька!
– Зачем же ты тогда второй раз женился? Ой, не могу!
– Как это, зачем?
– возмутился дедок.
– А хозяйство? А еду мне готовить?
– Бедная баба!
– вздохнул Прохор.
– Но-но-но!
– строго сказал дед.
– Назвался груздем - полезай в кузов. Силком никто ее замуж не тянул!
–
– икая от смеха, поинтересовался Митька.
– Дурак ты, - сказал дед.
– Такое только у иудеев было. Да и то - всего один раз.
Митька, перестав смеяться, вдруг набычился и грозно спросил:
– Ты что, старый мерин, хочешь сказать, что Исус иудеем был?
Дедок, посмотрев в налитые кровью митькины глаза, успокаивающе выставил вперед ладонь и попросил:
– Остынь. Это к делу не относится.
– Как так не относится?
– Митька явно хотел подраться.
– Ну-ка, увянь!
– распорядился Прохор и посмотрел на деда.
– И что было дальше?
– Дальше я немного поучил свою жену вожжами, и она поведала, как все это вышло, - продолжил свой рассказ дед.
– Узнав, зачем в церковь пришла моя жена, поп ваш (кажется - отец Пафнутий?) провел ее в подвал, положил какую-то икону на пол за тумбочку и попросил бабу нагнуться через преграду, чтобы получше рассмотреть, что там лежит за тумбочкой, дескать, именно так и надо лечиться от всех болезней. А потом этот изверг коварно подкрался сзади, взял - и подло овладел беззащитной женщиной! Так мало того, узнав, что она пришла издалека, он заявил, что на икону таким вот образом надо смотреть не меньше недели, а то ничего из лечения не выйдет. Поэтому моя жена поселилась в вашей деревне у какой-то сердобольной старушки и целую неделю этот поп-развратник лечил ее таким вот мерзким способом. Причем, бывало, по нескольку раз в день. Каково, а?
– Га-га-га - опять заржал Митька, настроение которого перевернулось в другую сторону.
– Наш поп - тот еще кудесник! Гы-гы-гы!
Старичок поморщился и сказал:
– Грешно смеяться над бедой другого человека. Нет бы - помочь...
– Как же мы тебе поможем?
– не унимался Митька.
– Роды у твоей бабы принять, что ли? Или ребенка назвать? На это мы завсегда способны! Если будет сын, назовем Пафнутом, а если дочь - Пафнуткой, га-га-га!
– Тьфу на тебя!
– обиделся дед.
Прохору было совсем не смешно. Его просто мучил запах, волнами исходивший от странного старичка. В этом запахе было что-то из юности, какое-то тревожное и вместе с тем страшное воспоминание...
– Так чего тебе здесь надо?
– спросил деда Митька.
– Ты тоже пришел к Пафнутию лечиться от всех болезней? Ну, детородный орган он тебе новый не приделает, да и обрюхатишься ты навряд! Ха-ха-ха! Но тумбочку пообнимать - милости просим. Поп будет рад! Он у нас лекарь всехний!
– Тьфу на тебя еще раз!
– сказал дедок.
– Я пришел, чтобы отомстить попу.
– Ха-ха! Давно пора, - Митька
– Только как? Морду ему не набьешь. Этот толстопуз тебя одной левой уделает, потом епитимью наложит и заставит крышу чинить, гы-гы! Убить его? Дак тебя в каторгу сошлют, а жена твоя после этого будет к тому же попу постоянно ездить на лечение, га-га-га! Ты на каторге - а детки прибавляются!
– Зачем же кого-то убивать?
– как-то тихо и подленько произнес дедок.
Митька перестал смеяться и с любопытством поинтересовался:
– Как же тогда?
Дед перевел свой взгляд на Прохора и медленно сказал:
– Вон, у солдата опыт богатый. Спрятан мною в овраге небольшой бочонок с порохом. Эдак, с пудик весом. Засунете его под алтарь, поднесете огонь, и церкви не станет.
Прохора как громом ударило! От деда смердело именно порохом! Но - не готовым к применению, а отработанным! И еще горелой серой... Сразу же всплыла мысль о том, что
дед как-то не так говорил. То есть - вроде бы по-деревенски, но все равно прорывались в его речи слова, ничего общего не имеющие с говором обычного крестьянина.
Прохор медленно поднял вверх правую руку, намереваясь осенить деда крестным знамением. Но лицо старичка вдруг перестало быть блеклым и безобидным. Глаза его широко распахнулись и обдали инвалида волной черного холодного мрака. Рот деда обнажился крепкими белыми зубами и свистящим страшным шепотом произнес:
– Опусти руку, солдатик. А то уйдет она туда, куда нога ушла...
Прохор послушался.
Митька, широко раскрыв глаза, молча смотрел на преобразившегося дедка и икал, только уже не с перепоя, а от страха. Дед медленно повернул голову к углу, где хозяйственная Груня развесила домашние иконки, криво усмехнулся и вновь посмотрел на Прохора. Но - уже обычным взглядом. Опять перед мужиками сидел самый распоследний деревенский дедок. И создавалось впечатление, что предыдущей страшной минуты не было вовсе.
– Так я и говорю, - продолжил старичок, как ни в чем не бывало, - подложите бонбу под алтарь, и - Вася кот. Пущай этот поп-греховодник радуется, чтоб ему ни дна - ни покрышки.
– Почему именно мы?
– тяжело спросил Прохор.
– А кто, я?
– удивился дед.
– Да у меня и сил-то таких нету, чтобы бочонок по деревне таскать. Да и в церкви вашей мне ни разу побывать не довелось. Вы ж лучше знаете расположение внутри...
Митька все еще не пришел в себя, а Прохор промолчал.
– Ах, да!
– вспомнил о чем-то дедок.
Его рука нырнула вниз, и на столе оказался мелодично звякнувший мешок. Старичок развязал тесемку и закатал края мешковины так, чтобы всем было видно содержимое. И тут Митька сразу же вынырнул из прострации, потому что на столе горой засверкали золотые монеты! Даже у мрачного Прохора из груди непроизвольно вырвался вздох:
– Оп-ля!
– Вот видите?
– ласково сказал дедок.
– А вы думали, я вас задаром попрошу? Задаром ничего в этом мире не бывает.