НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 17
Шрифт:
— Мы рады это слышать, Олли, — сказала Поджим. — Дело в том, что мы сами решили переехать в… э-э, в местность с более теплым климатом, довольно далеко отсюда… Мы уж задумывались, как вы тут проживете без нас.
— Не тревожьтесь, мэм. Я проживу.
— Вот и отлично. Только нам было бы удобное, если вы еще пожили бы у нас до завтра. Нам хочется подарить вам что-нибудь на память.
— Охотно подожду до завтра, мэм.
Ночью у Олли был странный кошмар. Ему приснилось, что он снова лежал на операционном столе, а доктора и сестры снова столпились вокруг него.
Он раскрыл рот и хотел закричать, но не смог издать никакого звука. А потом опять появились те самые два «ординатора» в белых халатах.
— Не беспокойтесь. Все будет хорошо, — сказала женщина в белом халате. — Мы только вынем передаточную станцию. Утром вы ничего не будете помнить.
И, действительно, утром он ничего не помнил.
У него осталось только смутное ощущение, что с ним что-то случилось.
Они пожали ему руку и дали отличное рекомендательное письмо на случай, если он захочет поступить куда-нибудь на работу,
Он шел по улице словно стал ее хозяином или собирался им стать.
Куда девались, сутулость, погасший взгляд, затравленный вид!
И безобразного прошлого тоже словно не бывало!..
И тут у Олли возникло странное ощущение. Сначала оно показалось ему настолько необычным, что он не смог разобраться в нем. Оно возникло в желудке, который словно зашевелился и сжался в комок. Мгновенный болевой спазм заставил Олли даже зажмуриться.
Прошло несколько минут, прежде чем он понял, что с ним случилось.
Он был просто голоден — впервые за несколько последних месяцев.
Перевел с английского
Я. Берлин
Лорд Дансени
СРЕДСТВО ДОКТОРА КЕЙБЕРА
Однажды у нас в биллиардном клубе зашел разговор о том, можно ли совершить безнаказанное убийство. Тема эта довольно избитая, и хотя мне до сих пор не совсем понятно, почему люди проявляют к ней такой интерес, говорили мы именно о безнаказанном убийстве. Одни утверждали, что совершить его легко, другие — что, наоборот, трудно, но повторять аргументы тех и других едва ли есть необходимость — об этом и так предостаточно тарахтят по радио. Скажу только, что тогда, в клубе, сторонники мнения, что безнаказанное убийство почти невозможно, брали верх, и весь клуб был уже готов признать их правоту, когда послышался голос Джоркенса:
— Кажется, я уже говорил вам о докторе Кейбере, которого я когда-то знал. Теперь он, бедняга, уже не практикует; и, пожалуй, я не причиню ему никакого вреда, если скажу, что он успешно совершил абсолютно безнаказанное убийство. Правда, надо признать, что такого рода дела были вполне по его части. Из этого вовсе не следует, что он был убийца, — нет, этого бы я о нем не сказал, но он пользовался большим доверием у людей, которые таковыми были, и они часто с ним советовались, и ему, обладателю одной из самых изобретательных голов нашего времени, удавалось во многом им помогать. Об одной из форм, которые принимала его помощь, я вам, по-моему, уже рассказывал. В основном он помогал преступникам тем, что вызволял их из беды, когда они в нее попадали, — дурачил бедный старый Закон, что, в общем-то, не осуждается. Но в случае, о котором я рассказываю, доктор Кейбер, когда к нему обратились, сказал, что не хочет иметь никакого отношения к этому делу, поскольку то, о чем его просят, нарушает как его собственные принципы, так и закон. Тогда цену подняли и, наконец, доктор Кейбер с неохотой согласился — он идет на это, сказал он, только, чтобы сделать им одолжение.
— Идет на что? — спросил Тербут.
— Сейчас я вам расскажу, — сказал Джоркенс. — Был один тип с безупречным английским произношением, правильными документами и вескими основаниями для того, чтобы жить в Англии. Крепкий орешек: кто-то сказал о нем, что он немец, и вынужден был заплатить большую компенсацию за нанесенный тому моральный ущерб. Звали его Норман Смит, и у этого Смита был мотоцикл, и на нем он разъезжал по дорогам, особенно около аэродромов, не покидая дорожной полосы и как будто не делая ничего подозрительного. Он узнавал таким путем очень многое и однажды раскрыл тайну, касавшуюся самолетов в одном районе… пожалуй, самую важную, какую он только мог раскрыть. Шел 1938 год.
— Что же там были за самолеты? — спросил Тербут.
— А никаких самолетов и не было — ответил Джоркенс. — Это-то и была страшная тайна. Ее знали только несколько человек. В обширном районе на востоке Англии на аэродромах не было ни одного военного самолета, и даже в случае крайней необходимости мы смогли бы перебросить туда всего лишь несколько боевых машин. Сумей он передать эту тайну домой, туда, откуда он прибыл, мы бы оказались на милости тех господ, которые создали Бельзен. Обо всем этом было сразу доложено нашему правительству, но оно в то время занималось другими делами, и тогда те, кто наблюдал за Норманом Смитом, решили обратиться к доктору Кейберу, и Кейбер, как я уже сказал, вначале не захотел им помочь, но потом им удалось его уговорить. И тогда Кейбер попросил, чтобы ему изложили все факты дела, и после того, как ему все рассказали, он долго сидел, не говоря ни слова, покуривая свою странную трубку, вырезанную из какого-то индийского дерева; а потом он ознакомил их со своим замечательным планом — или, точнее, с той его частью, с которой, по его мнению, их ознакомить следовало.
Нельзя сказать, чтобы мы в то время были совсем лишены ушей и глаз — за Смитом неплохо присматривали и так же надежно присматривали за его перепиской; но не было законного способа помешать ему вернуться в Германию, приветствовать Гитлера и рассказать заинтересованным лицам о слабых местах в нашей обороне. К сильным местам в ней он, к сожалению, интереса не проявлял, поэтому арестовать его мы не могли. Норман Смит умел действовать, не нарушая буквы закона, и мысль о моих друзьях, которые, конечно, ее нарушали, его особенно не тревожила; однако кое-какие меры предосторожности он все же принимал, и главной из этих мер была огромная немецкая овчарка, о которой и было рассказано доктору Кейберу, — хорошая свирепая собака бельзенской выучки, из тех,
«Я не люблю яда, — сказал один из пришедших, — его всегда можно обнаружить». Глаза у доктора Кейбера округлились. «Друзья мои, — сказал он, — вы что же, думаете, я ребенок?» — «Все равно, яд всегда можно обнаружить», — упорствовал тот. «Но кто вам сказал, что это будет яд?» — спросил доктор Кейбер. «А если не яд, то зачем игла?» — спросили они. «Вы уколете его ею, совсем неглубоко, — сказал доктор Кейбер, — впрыснете немножко безвредной жидкости, которая будет в шприце, и ваши люди (двое, а еще лучше трое) убегут прочь. Он тут же возбудит дело о нападении на него, и полиция начнет розыски. Но поскольку никаких телесных повреждений у Нормана Смита не обнаружат и доказать полиции, что его укололи, он не сможет, заниматься его делом будет только местная полиция, а не полиция графства и не Скотланд Ярд, как было бы в случае убийства», — «Что вы, мы понимаем — ни о каком убийстве здесь речи быть не может, — сказал один из моих друзей. — Но все же интересно, как на него подействует укол». «Да никак, — отозвался доктор Кейбер. — И лучше проделайте это сразу после его приезда на побережье — тогда у полиции будет время убедиться, что никакого вреда никто ему не причинил». «Ну, а что все это даст?» — спросили без обиняков у доктора Кейбера. «А то, — сказал Кейбер, — что сразу по возвращении домой или чуть позже он случайно умрет». «Это распутают», — сказал человек, не любивший яда. «Как вам нравится моя комнатка? — спросил неожиданно доктор Кейбер. — Я живу здесь уже давно и очень к ней привык, но что скажете о ней вы?» — «Какое отношение имеет это к нашему делу?» — «Никакого, — ответил доктор Кейбер, — но если бы то, что я делаю, распутывали, я бы, возможно, сейчас здесь не жил. Я не утверждаю, что точно не жил бы, но вполне возможно, что мне пришлось бы переехать на другую, менее удобную квартиру». Этот довод почему-то заставил их умолкнуть, А потом один из них сказал: «Вы говорили, что никакого вреда укол ему не причинит». «Абсолютно», — подтвердил доктор Кейбер. «Но по возвращении домой он умрет». «Наверняка», — сказал Кейбер. «Но тогда я не совсем понимаю…» — «Не будем приставать к доктору Кейберу — я думаю, он знает, что делает», — перебил сомневавшегося другой. Так они в конце концов и поступили. Что же до Нормана Смита, то он, как и ожидали, примерно через неделю поехал на море и остановился в большом отеле. В Хертфордшире он оставил человека кормить его овчарку и трех дворняг, приставленных ее охранять. В первое же утро своего пребывания у моря Норман Смит отправился на прогулку, и у площадки для гольфа поссорился с какими-то тремя гуляющими, и побежал в полицию, и там заявил, что подвергся нападению и ему впрыснули что-то смертельное. Он показал на руке точку, как от укола булавкой, и утверждал, что сразу после нападения обнаружил около места укола каплю жидкости, запахом напоминающей пот. И полиция пригласила двух врачей, и те провели анализы и обследования, и результаты обследований показали, что Норман Смит совершенно здоров. И к концу недели все, во всяком случае полиция, успокоились, и каких-нибудь нитей, которые бы к кому бы то ни было вели, обнаружено не было. Когда речь идет о ядах, концы таких нитей всегда находятся, и их найти еще легче, когда речь идет о разных бактериальных штуках, потому что эти последние встречаются еще реже, чем яды; ну, а если речь идет о каком-нибудь неизвестном яде, то такое встречается совсем редко, и полиции очень скоро удается напасть на след.
— Что же все-таки произошло? — спросили мы.
— Набравшись сил, Норман Смит отправился к себе домой, в Хертфордшир, — ответил Джоркенс, — в приподнятом настроении благодаря добытой информации, не знаю точно, какой, но, видно, той, за которой шпионы отправляются на берег моря. И в день приезда немецкая овчарка его загрызла.
— Да, это, действительно, безнаказанное убийство, — сказал Тербут, — если только мы имеем право назвать убийцей собаку.
И один из нас растерянно проговорил: