Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян.
Шрифт:
Покинули царь с царевной свой берег богатыми и счастливыми, все их любили и почитали. А на этот берег ступили никому не ведомыми нищими. От царской их одежды одни жалкие лохмотья остались. Они никого не знали, и о них никто не слыхивал.
Какого только горя царь с любимой дочкой не натерпелись! И холодали, и голодали, и под окнами кусок хлеба просили.
Царь ещё не стар был, мог бы работать. Да стоит ему об этом речь завести, люди спрашивают:
— А ты что умеешь делать?
Не признаваться
Скитались они так, скитались… И наконец в одном селении сказали люди царю:
— У нас старый пастух недавно умер. Возьмись нашу скотину пасти. Вон и хижина пастухова пустая стоит.
Так и стали они жить. Царь скотину пас, царевна по хозяйству хлопотала. И очаг разжигать научилась, и похлёбку варить, и горшки мыть.
Как-то раз полоскала царевна бельё на речке. А мимо проезжал той страны царевич. Увидел девушку, и словно острый клинок пронзил его сердце. Смотрит на неё и сам себе говорит:
— Нет, не могла родиться такая красота от отца с матерью! Верно, горные волшебницы-вилы слепили её из белого снега, что добыли в бездонном ущелье. Цвет её глаз похитили вилы у горного озера. Ветерок её оживил, роса вспоила, пчёлы мёдом вскормили, луг цветами украсил.
Хотел царевич заговорить с девушкой, но не осмелился. Тронул коня, да забыл, куда собирался ехать. Так и вернулся во дворец.
Схватит рыбка приманку, а дальше уж не её воля. Как ни бьётся — вытянет её рыбак на берег. Вот и царевича, словно рыбку на крючке, тянуло к тому селению, где жила прекрасная девушка.
Мимо пастуховой хижины, как бы невзначай, пройдёт, издали девушкой любуется. А заговорить с ней так ни разу и не решился.
А девушка что же? Как завидит царевича, опустит личико, будто и не смотрит в его сторону. Но по девичьему обычаю всё успела приметить: настоящий юнак он — богатырь, и собой красив, и знатного, видно, рода.
Сколько-то времени миновало, приходит царевич к отцу с матерью. Поклонился им и сказал:
— Уж давненько вы со мной о женитьбе заговариваете. Вот и нашёл я себе невесту.
— Это хорошо, — говорят отец с матерью. — Из каких она мест, какого короля, какого царя дочка?
— Из наших мест, — отвечает царевич. — Но не знатен её отец, пастух он.
Царь и царица руками всплеснули, стали его отговаривать. Только царевич на своём стоит: на пастуховой дочке женюсь или совсем не женюсь, убегу на край света, а сердце своё тут оставлю.
Царь соглядатаев своих подсылал на ту девушку посмотреть. Все в один голос доносили: на диво хороша избранница царевича, скромна и отцу послушна.
А царевич сам не свой ходит, день от дня худеет да бледнеет.
Что тут делать?! Послал царь подглавного советника
Пастух выслушал свата и спросил:
— А какое ремесло знает царевич? Удивился советник и говорит:
— Ты, видно, одурел от счастья! Зачем царевичу ремесло? Он же царевич, и всё тут. Время придёт — царствовать будет.
— Царствовать — не работать! — отвечает пастух. — Вот тебе моё слово: не отдам дочь за того, у кого в руках ремесла нет.
Вернулся подглавный советник, всё как есть рассказал царю. Царь сперва смеялся, потом обиделся, потом разгневался.
— Так не бывать же пастуховой дочери женой царевича, моей невесткой!
Сказал и кликнул главного советника:
— Ступай ты к этому старому дурню, может, уговоришь его.
Только и главный советник не уговорил. Упёрлись все на своём.
А царевич не обиделся, не рассердился. Пошёл тайком в кривые улочки, в узкие переулки, где ремесленники жили. Стал смотреть, что умельцы делают.
Вот сидит старик, перед ним горка глины. Старик взял комок, положил на круг, нажал ногой — круг завертелся. А из-под пальцев старика стройный, с длинным горлышком кувшин вырастает.
В другом конце улочки чеканщики медную посуду узорами изукрашивают. Звенят молоточки, а по краю блюда бегут-переплетаются веточки с листьями.
Ковровщики узелок за узелком вяжут. Тысячу узелков свяжут, а ковёр лишь на воробьиный шажок прибавится. Какие цветы на нём расцветут, и не догадаешься, только видно, что расцветут.
Царевич каждый день из красивой посуды пил и ел, по мягким коврам его ноги ступали. И ни разу он себя не спросил, откуда всё это берётся.
Всему был бы рад научиться царевич, да целой жизни на это не хватит.
Бродил, бродил и увидел, как плетут циновки из золотистой распаренной соломы. Вроде бы и просто, а красиво получается. Жгут за жгутом кладут солому на основу из светлой конопляной бечёвки, прядь за прядью перевивают. А потом возьмут несколько крашеных соломинок, зелёных да красных, посредине положат или с боков. Быстро плетётся узорчатая лёгкая циновка — и под ноги её постелить можно, и сидеть на ней, и окно завесить от солнца.
— Не дашь ли мне попробовать? — попросил царевич мастера.
— Почему не дать? Дело нехитрое, — отвечает мастер.
Сел царевич на землю, всё делает, как видел. Да ложатся стебли неровно, из-под рук всё выходит криво-косо.
— Не спеши! — учит мастер. — Видишь, концы соломы с боков торчат… Подоткни их, заправь под низ. Тогда край будет крепкий и ровный. А крашеные соломинки не спрохвала клади, подбирай по узору, где длинней, где короче.
Царевич не обижается, что его, царского сына, простой мастер учит. Старается изо всех сил. Откуда и терпение берётся!