Ничего личного
Шрифт:
— Но я же тебя первый нанял!
— А он больше предложил. Как вы там говорили? Здоровая конкуренция.
— Конкуренция — это в торговле! — пытался втолковать взопревший купец. — Когда яблоки кучками продают или бороды бреют, две по цене одной!
— Не вижу разницы, — пожала плечами Вирра. — Я тоже продаю свои услуги и, разумеется, хочу выручить за них как можно больше.
— Ты же аванс взяла!
— Ох, хорошо что напомнили! Сейчас верну. — Девушка с готовностью полезла в карман. — Вот, ваши пять, и еще две неустойки. Надеюсь, теперь вы не в обиде?
Под столом
— Двести золотых!
— Простите?
— Триста! А еще он песок в крупу подмешивает и сахар перед продажей мочит!
Какой мужчина не мечтает проснуться от нежного прикосновения к щеке и обнаружить в своей постели прекрасную юную деву? Вот если бы у нее еще взведенного арбалета не было…
— Извините, что снова приходится вас тревожить. — Светловолосая гарпия поерзала на Вузиных ногах, костлявых даже сквозь стеганое одеяло. — Мне, право, очень неловко… но меня опять перекупили.
Купец поспешил отгородиться от дивного видения подушкой, но быстро сообразил, что скоро ее и так аккуратненько положат сверху.
— Сколько этот жмот тебе пообещал?
— Триста.
— Ско-о-олько?!
— Здорово, правда? — Девушка аж светилась от радости. — По такому случаю я даже бесплатно спою на ваших поминках. У вас есть какие-нибудь пожелания по репертуару?
— Нет! То есть да! — взвизгнул Вузя при виде напрягшегося на спусковом крючке пальца. — Пятьсот!..
К обеду туман рассеялся, но просветов в тучах не наметилось. Промозглый, ветреный осенний денек разогнал по домам даже настырных лотошников: пирожки «с пылу-жару» остывали быстрее, чем редкие покупатели успевали донести их до рта.
Впрочем, кое-кого на улицу не выманило бы даже вешнее солнышко. С утра Багура успел разругаться с женой (той отчего-то не понравилось, что благоверный приплелся домой на рассвете, разя перегаром и въедливыми эльфийскими духами), и она, невзирая на слезные мольбы, собрала детей и укатила в село к маме. Супруга, называется! Бросила родного мужа на растерзание убийцам! Нет бы заслонить могучей (не всяк обхватит) грудью. В доме остались только слуги, от которых помощи тем паче не дождешься.
Багура не сомневался, что проклятая девка вернется. Вузя, это подлец, негодяй, плешивый гхыр без стыда и совести ничего не пожалеет, лишь бы с ним расправиться! Одно счастье: внезапного удара можно не опасаться, у полуэльфки все-таки имелись представления о чести — хоть и весьма своеобразные. Значит, если запереть двери и ставни…
— Добрый день!
Купец схватился за сердце и начал сползать по стенке.
— Пришлось по крышам попрыгать, — невозмутимо сообщила Вирра, переступая через каминную обрешетку. — Ну и ленивые у вас слуги, я стучала-стучала…
Девушка на всякий случай проверила у лежащего пульс, озабоченно покачала головой, поправила меч за спиной и отправилась на поиски воды. Дабы привести купца в чувство, понадобилось целых три кружки и задумчивое: «Может, гуманнее сразу его добить?»
— Что, опять? — мученически простонал Багура, видя, что дальше
Полуэльфка потупилась.
— И сколько?
— Много, — честно сказала девушка. — Поэтому давайте закончим торги, а то мне уже и впрямь стыдно.
Меч у душегубки был длинный, узкий и тонкий, человека запросто на половинки развалит.
— А как насчет тысячи?! — красочно представил их Багура.
Вирра твердо покачала головой.
— Десять тысяч? — зажмурившись, в последний раз рискнул купец.
— А у вас столько есть? — заинтересовалась полуэльфка.
Ровно столько у Багуры и было — если продать все товары, отменить сделки и собрать долги. Но жизнь, жизнь-то дороже!
— Как, однако, приятно иметь с вами дело, — восхитилась девушка, и спустя минуту о ней напоминали только крошки сажи на ковре.
Псов боялся даже приставленный к ним слуга. Рослые, серые, брыластые зверюги с ревом кидались на любую тень, допрыгивая почти до верха глухого забора. Из клетки их выпускали только по ночам, заманивая обратно говяжьей печенкой и захлопывая дверцу с помощью протянутой к сторожке веревки. От чужих они ничего не брали. Не из великой преданности, а просто соображали: если немножко подождать, то чужой достанется им целиком.
Поэтому когда Вузя без объяснений велел оставить псов на день, домашние устроили маленький бунт. Завтракать пришлось вчерашним хлебом с кислым молоком: выходить во двор за дровами стряпуха отказалась. Дети от скуки постоянно дрались или с воплями носились по дому, расстреливая мебель из игрушечных луков. Жена, женщина хрупкая и тихая, с мстительной улыбкой («теперь понял, каково мне с ними день-деньской сидеть, покуда ты в лавке пропадаешь?») вязала в кресле-качалке, предоставив мужу самому разбираться с отпрысками.
В конце концов Вузя сбежал на чердак и заперся в кабинете с еще одним тайничком. Для вида пошуршал бумагами, поскрипел пером. Набулькал чарочку, залпом выпил, повторил и подошел к окну. День для убийц вообще-то время нерабочее… однако Вирра, как купец и подозревал, оказалась девушкой трудолюбивой. Она даже прятаться не стала, открыто подошла к воротам и позвонила в колокольчик.
Никто, разумеется, не отозвался. Полуэльфку это не удивило и не расстроило. У стены росла обманчиво-удобная липа (ворам впору было обвешивать ее траурными ленточками в память о не вернувшихся с той стороны), которой Вирра без колебаний воспользовалась.
Псы, тоже опешившие от такой наглости, позволили девушке пройти половину дорожки, прежде чем вылетели с разных сторон дома.
Полуэльфка даже не стала сбавлять шага. Раскинула руки, приветствуя взвившихся в воздух зверюг, легонько мазнула пальцами по оскаленным мордам и пошла дальше.
Псы серыми тряпками остались остывать в траве.
Когда Вирра остановилась у крыльца, задвинула лютню за спину — чтобы не мешала управляться с узорчатой гномьей секирой, — и подняла к окну светлые невинные глаза: «Ой, а у вас тут бешеные собачки бегали! Какое счастье, что я мимо проходила, а то ведь покусать кого-нибудь могли», Вузины нервы не выдержали: