Ничей современник. Четыре круга Достоевского.

Волгин Игорь Валентинович

Автором этого письма был, очевидно, Николай Семенович Дрентельн, впоследствии – известный физик-популяризатор, доживший до 20-х гг. прошлого века. В 1877 г. он – еще совсем молодой человек, недавно вышедший из гимназии [94] . На конверте его письма Достоевский кратко пометил: «Известить Дрентельна. Отвечено».

Ответное письмо Достоевского до нас не дошло. Однако можно предположить, какая именно цифра была названа в этом ответе. «“Дневник писателя” на 1876 год имел 1982 подписчика, – свидетельствует Н. Н. Страхов, – и, кроме того, в розничной продаже каждый номер расходился в 2000–2500 экземплярах. Некоторые номера потребовали 2-го и даже 3-го издания, напр<имер> январский. В 1877 году было около 3000 подписчиков и столько же расходилось в розничной продаже» [95] . Надо полагать, Страхов пользовался информацией из первых рук.

94

И. И. Попов в своей книге «Минувшее и пережитое» (М.—Л., 1934. С. 39, 41) свидетельствует о знакомстве Н. С. Дрентельна с В. М. Гаршиным и его близости к народническим кругам.

Любопытно, что родной дядя этого корреспондента Достоевского – Р. Л. Дрентельн – был командующим войсками Киевского округа, а с 1878 по 1880 г. – начальником III Отделения и шефом жандармов.

95

Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. СПб., 1883. С. 300 (1-я паг.).

Страхов пишет, что январский номер «Дневника» потребовал второго издания. Достоевский не желал рисковать: первый «Дневник» вышел сравнительно небольшим, пробным тиражом, а затем, по мере распространения, последовала допечатка. Мнительный автор «Дневника» боялся поверить в успех своего предприятия.

Он тревожился, осторожничал, прикидывал, страшась сглазить начатое дело. Само дело было достаточно необычным, и у Достоевского не имелось никаких гарантий, что оно пойдет так, как ему хотелось бы. С годами автор «Игрока» научился ограничивать «безудерж» своих порывов; он рассчитывал ставки уже не столь азартно и опрометчиво, как раньше.

«“Дневником” моим я мало доволен, хотелось бы в 100 раз больше сказать», – сетует Достоевский в письме к Я. П. Полонскому через четыре дня после выхода первого номера. И тут же добавляет: «В четыре дня продал 3000 экземпляров в Петербурге. Что же до Москвы и до городов, то не знаю, продастся ли там хоть один экземпляр, так это не организовано, и к тому же все буквально не понимают, что такое “Дневник” – журнал или книга?» [96]

Опасения Достоевского оказались напрасными. Провинция отнюдь не осталась безучастной к столичному новшеству: читателей не только не отпугнула, а скорее даже привлекла размытость границ между привычными категориями печатной продукции [97] .

96

Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29₂. С. 74.

97

О том, что Достоевский пытался наладить связи с провинциальной прессой, свидетельствует письмо редактора «неофициальной части» «Казанских губернских ведомостей» Николая Фирсовича Юшкова: «Прочитав в различных столичных органах прессы о Вашем намерении предпринять оригинальное и небывалое до сих пор издание “Дневника писателя”, я тотчас же был намерен сам войти в сношение с Вами по Вашему изданию, но Вы предупредили меня, прислав предложение вступить с Вами в обмен изданиями» (ИРЛИ. Ф. 100. № 29912. CCXI6.14). Письмо Достоевского, о котором говорит здесь Юшков, неизвестно. Но уже в наши дни опубликовано его второе письмо к Юшкову, где он, в частности, пишет: «Высылаю Вам желаемые Вами два экземпляра моего “Дневника” и десять на комиссию. Казань город чуть не в 100 000 жит<елей>. Может что и сделаете с “Дневником”. Здесь в Петербурге он имел успех для меня неожиданный в эти первые пять дней по появлении» (Встречи с прошлым. М., 1970. С. 49).

Проходит всего лишь месяц, и тон Достоевского становится куда увереннее.

10 марта 1876 г. он сообщает брату Андрею Михайловичу: «Издаю “Дневник писателя”, подписка не велика, но покупают отдельно (по всей России) довольно много. Всего печатаю в 6000 экземплярах и всё продаю, так что оно, пожалуй, и идёт» [98] .

Анна Григорьевна в своем неопубликованном письме к тому же Андрею Михайловичу подтверждает слова мужа и добавляет к ним любопытные подробности: «“Дневник” пошел сильно в ход, кроме годовых подписчиков (их у нас до полутора тыс<яч>) [99] , у нас отлично идёт розничная продажа; мы издаём “Дневник” в 6 тысячах и почти всё продаём. Но, не довольствуясь тем, что “Дневник” расходится в Петербурге и в Москве, я распространяю его в провинции и разослала знакомым книгопродавцам в Киеве, Одессе, Харькове и Казани. Оттуда приходят ко мне добрые вести: напр<имер>, в Казани Дубровин в несколько дней продал 125 экз. 1-го №, просил высылать ему по 100 экз. ежемесячно; в других городах продажа идёт тоже очень успешно» [100] .

98

Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29₂. С. 75–76.

99

Н. Н. Страхов, как мы помним, называет другую цифру – 1982. Разница объясняется тем, что подписка была открыта в течение всего года.

100

ИРЛИ. Ф. 56. № 56. Л. 1–1 об.

Успех «Дневника» станет более очевиден, если сопоставить его тираж с тиражами других повременных изданий.

«Дневник писателя» относился к числу подцензурных органов; eго годовой объём составлял около 21 1/4 печатных листов [101] , а тираж колебался от 4 до 6 тыс. экземпляров («ножницы» объясняются некоторым падением розничной продажи в летние месяцы) [102] .

Между тем тираж такого солидного журнала, как «Дело», не превышал 5300–5500 экземпляров, «Библиотеки для чтения» – 1000–2000 экземпляров, «Задушевного слова» – 3000. Мы намеренно взяли столь различные по характеру издания. Все они, как и «Дневник писателя», были подцензурными органами, но, в отличие от «Дневника», обладали прочно устоявшейся репутацией. Тем не менее тираж этих изданий уступал – и иногда значительно – тиражу «Дневника». Лишь «Отечественные записки» имели тираж, достигавший 8120 экземпляров [103] .

101

Следует

помнить, что печатный лист измерялся в то время печатными страницами (16 на лист), а не количеством знаков.

102

Официальные сведения об объёме «Дневника» и его тираже приводятся по отчётам цензурного ведомства за 1876 г. (РГИА. Ф. 776. Оп. 11, 1877. Ед. хр. 1. Л. 105).

103

РГИА. Ф. 776. Оп. 11, 1877. Ед. хр. 1. Л. 108: «Отечественные записки» формально были освобождены от предварительной цензуры.

Таким образом, ежемесячник Достоевского, вся редакция которого состояла из одного человека, мог успешно конкурировать с крупнейшими современными изданиями, каждое из которых обладало собственным редакционным аппаратом, штатом сотрудников и значительным контингентом авторов.

При этом важно помнить, что «Дневник» ни в какой мере не дублировал другие издания. Его объём был в 10–15 раз меньше объёма обычного толстого журнала. Соответственно, меньшей была и цена [104] .

104

Сравнительно низкая цена «Дневника» (20 коп. за один выпуск в 1876 г. и 25 коп. в 1877 г.) была не последним доводом в его пользу. Приведём характерное в этом смысле письмо: «4 марта 1877. Кутаис. Милостивый государь Фёдор Михайлович! Признавая верным мерилом общественной жизни издаваемые Вами записки “Дневник писателя” и живо передающим воспринятые из оной впечатления – имею честь просить Вас переслать и мне эти записки как полезные для всякого и в особенности для подрастающей молодежи, не имеющей возможности иметь более обширнейшего журнала по дороговизне их. Почитатель Ваш Ан. Гуладзе» (ИРЛИ. Ф. 100. № 29686. CCXI6.3).

По периодичности «Дневник» приближался к ежемесячному журналу, по объёму – к большой ежедневной газете, а по признаку авторства – к отдельной книге [105] .

Для книги тираж в 6 тыс. экземпляров очень значителен (романы Достоевского выходили, как правило, тиражом в 2–3 тыс. экземпляров). Если рассматривать «Дневник писателя» как книгу, то книга эта, несомненно, была бестселлером.

Тираж «Дневника» оставался стабильным на протяжении всех двух лет издания. Очевидно, его успех в 1876–1877 гг. определялся какими-то более или менее устойчивыми факторами.

105

В подзаголовке «Дневника» значилось «ежемесячное издание». Характерно, что сам Достоевский (в официальных документах) употребляет только этот термин. Лишь однажды, в прошении об освобождении «Дневника» от предварительной цензуры, Достоевский, очевидно из тактических соображений, именует его «книгой».

Значительная часть тиража «Дневника писателя» (примерно ²/₃) реализовывалась через розничную продажу. «Подписка на “Дневник писателя”, – говорит М. А. Александров, – хотя и принималась с самого начала издания, но она никогда не была относительно велика… в Петербурге большинство читателей предпочитало простую покупку выпусков подписке потому, что купить новый выпуск у торговцев газетами всегда можно значительно ранее, чем получить его по подписке чрез почту, несмотря на то, что покупка обходилась дороже подписки… Это обстоятельство, между прочим, довольно наглядно показывает, с каким нетерпением ждали выпусков “Дневника писателя” читатели его» [106] .

106

Русская старина. 1892. Апрель. С. 205–206.

Преобладание розничной продажи над подпиской объясняется не только теми причинами, на которые указывает Александров, но и относительной неразвитостью самого книготоргового дела. В 1870-х гг. русская читающая публика (особенно мало- и среднеимущая) с подозрением и неохотой вверяла свои подписные деньги в руки многочисленных, но, увы, не слишком надёжных посредников. Более всего страдал, конечно, иногородний подписчик.

«Он совершенно беззащитен, – так определяли положение провинциального читателя “Отечественные записки”. – Его отношения к книготорговцу такие же, как отношения просителя к своему начальству или бывших крепостных к своему барину. Отправил он книгопродавцу деньги с просьбой выслать книги или журналы, и сиди смирно, жди, что книгопродавцу угодно будет сделать. Вышлет он требуемые книги или журналы – ладно; говори: “слава Богу”; нет – и дело с концом; значит, деньги пропали» [107] .

107

Внутреннее обозрение // Отечественные записки. 1876. Март. С. 151.

Подобная участь едва не постигла некоторых подписчиков «Дневника». Книгопродавец Базунов, в магазине которого принималась подписка на «Дневник», внезапно обанкротился и, прихватив с собой 50 тыс. рублей чужих денег, скрылся за границу. Правда, по отношению к Достоевскому он проявил удивительную лояльность и благородство. Писатель с удовлетворением сообщает коллеге Базунова М. П. Надеину, что исчезнувший банкрот «нашёл нужным однако расплатиться со мной и выдал мне все сполна накопившиеся у него подписные деньги за “Дневник”». И Достоевский тут же находит наиболее убедительное, как ему кажется, объяснение подобной щепетильности Базунова: «Я полагаю, он руководствовался всё тем же, неминуемым в сем случае соображением, что мне не отдать всех грешнее, что тут значит взять последнее у того, который в 54 года от роду всё ещё живёт тягчайшим литературным трудом, работает по ночам, к сроку, несмотря на свои две большие болезни…» [108]

108

Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29₂. С. 126.