Ничейная пешка
Шрифт:
— Так или иначе, мы должны ему чем-то помочь, пусть он и не из нашего круга. — Коллет приложила руку к голове больного. — Тяжёлая травма головы. Видимо его много били.
Магистр Фетлир считал, что все маги, независимо от принадлежности к странам и сообществам, собратья, в некотором роде, поэтому должны помогать друг другу. Но ни у кого в лагере сейчас не было такой возможности.
После того как всех, кто был на грани смерти спасли и убедились, что ни чьей жизни не угрожает опасность (по крайней мере ближайшие пару дней), выяснилось, что ни у кого не осталось маны, чтобы связаться с оракулом в Таулифе. Теперь все, кто мог активировать кристалл
— Повесить на него «медузу» и пусть спит до утра. — Первый раз магистры заметили присутствие ученика. Недоумение на лицах быстро сменилось пониманием того, что предложил сообразительный студент.
Самостоятельный контур добровольного ограничения — таково было официальное название этих чар, но маги, видящие плетения невооружённым взглядом (не только свои, но и чужие) прозвали это заклинание медузой за похожую форму и манеру перемещения. Оно было довольно-таки старо и использовалось скорее, как атакующее, точнее ограничивающее. Суть его заключалась в том, что мага, попавшего в плен, тяжело контролировать. Его надо либо всё время держать сонным, либо постоянно бить, пытать и калечить — не давая стабилизироваться его ауре. Давным-давно, в навсегда ушедшие времена, так и делали. Но однажды, просвещённые маги решили, что поступать подобным образом с достойным пленником из благородной семьи, да ещё и добровольно сдавшимся, неприемлемо.
Тогда и придумали заклинание, расходующее силы цели с огромной скоростью. Для наложения чар требовалось лишь начальное согласие пленного, и стабильность астрального тела. Выпив всю ману за пару часов, «медуза» закреплялась на ауре и подпитывалась тем, что медленно восполнялось у носителя. В таком виде заклинание-паразит существовало от нескольких недель до года. Самостоятельно избавиться от него невозможно. Побочными эффектами были сонливость (особенно вначале) и, как это не парадоксально, исцеление физических недугов. Заклятье не просто рассеивало силы, а вылечивало своего носителя, ведь тяжёлое ранение могло дестабилизировать ауру и прервать его действие.
— И как вы, фэй’Фрейдар, собираетесь получить согласие на «медузу» от мага, который не только вас не знает, но и не понимает?
Клаус отлично знал своего друга и его ехидно-уважительный менторский тон. Магистр Риттер таким образом общался с учениками на экзаменах, провоцируя их на поиск нетривиальных решений. Признаться, магистр Фетлир сам пока додумался только до языка жестов и мимики, хотя и понимал, что это весьма банально и неэффективно. Нечто подобное и предложил молодой Джонак.
Услышав ехидное: «С удовольствием посмотрю на это», магистр Фетлир возблагодарил богов за то, что уже давно не ученик и, если не знает ответ, имеет полное право молча стоять с умным видом.
— Разрешите попробовать мне, наставник.
— Коллет, ты уже давно не моя ученица. И, магистр Мантельи, дайте шанс молодому поколению. А мы пока посмотрим театральное представление в исполнении фэй’Фрейдара.
***
Отрицательно покачав головой, Николай почувствовал, как боль снова возвращается и тихонько ругнулся. Доктора никак не отреагировали на нецензурные слова и продолжили обсуждать что-то на непонятном языке.
Не понимая сути, старший сержант быстро потерял интерес к разговору незнакомцев и решил задуматься над тем, где он и что с ним. И если на первый вопрос, кроме того, что это мобильный полевой госпиталь, он больше
— Брюнетка, скорее всего, будет моим лечащим врачом. Старик — какой-нибудь профессор или академик, а молодящийся ловелас с модной бородкой и густой шевелюрой либо главврач, либо завотделением. Молодой парень — чей-то студент дипломник-практикант. Единственный вопрос, что учёный делает в полевом госпитале? Либо ищет материал для статьи, либо…а к чёрту — это уже мелочи.
Дискуссия врачей подошла к концу. Девушка поспешно вышла на улицу, а мужчины расположились поудобнее и стали внимательно следить за студентом, задумчиво подошедшим к больному.
Николай сразу понял задумку врачей — наладить общение без слов, и его настроение улучшилось, но радость была недолгой. Студент медленно показывал один и тот же жест несколько раз, проговаривая какое-нибудь слово вслух. Только получив утвердительный кивок, он переходил к следующему. Движения постоянно усложнялись, слов становилось всё больше, и через несколько минут Николаю казалось, что парень просто машет руками и бессвязно бормочет.
Интонация редких реплик пожилого «профессора», сказанных абсолютно серьёзным лицом, и еле сдерживаемый смех «главврача», красноречиво говорили об их отношении к происходящему. Они наладить коммуникацию таким способ не надеются и воспринимают всё как развлечение.
Николай хотел возмутиться, но быстро понял, что объектом шутки является не он; доктора явно понимают, что с ним происходит, но не волнуются (или не показывают вида). А уж если позволяют себе смеяться, то, видимо, ничего страшного не произошло. В это время в палату вернулась женщина врач. В руках она держала пиалу, накрытую куском белой ткани. Студент тут же отошёл назад, сама она, опустившись на колени рядом с пациентом, вручила ему принесённое лекарство, и начала что-то объяснять несостоявшемуся аниматору.
Николай терялся в догадках: поначалу он подумал, что там бульон, который ему оставили с обеда, но жидкость скорее напоминала чай по цвету и кофе по запаху. Брюнетка положила ладонь ему на лоб и сказала фразу, которая ничем иным, как пей до дна, быть не могла. Если до этого у старшего сержанта были сомнения на счёт того, что ему принесли, то вкус всё расставил по своим местам. Такой отвратной дрянью может быть только лекарство.
Когда больной допил всё до последней капли, женщина улыбнулась и убрала руку с головы своего подопечного. Встала, повернулась к своим коллегам, и доктора снова принялись дискутировать.