Нидерланды. Каприз истории
Шрифт:
Пролог
Собственно говоря, это была всего лишь большая голая яма посреди покрытой сплошной зеленью равнины, с редким камышом по берегам, одно из тех небольших озер, переходящих в торфяные болота, которыми богат север. Пространства на нем едва хватало, чтобы учиться ходить под парусом. Ехать сюда на велосипеде от нашего дома было чуть больше получаса.
Мне лет десять, у нас маленькая компания приятелей, и я помню бесконечно долгое время послеполуденных дождей, помню слегка бурого цвета воду, желто-белые шапки пены на волнах, жирную глину на другом берегу; истребители с базы неподалеку, которые с пронзительным воем проносились по небу, — «Уж они-то зададут русским
Дорога называлась Черный Путь, а водоем был известен как Большие Колеса. В морозные зимы здесь иногда устраивали финиш знаменитого конькобежного марафона под названием «Пробег по одиннадцати городам» — почти двести километров по каналам и озерам. Это жутко тяжелое состязание, которое можно было устраивать только раз в несколько лет и которое по силам лишь чемпионам в конькобежном спорте да здоровым как быки батракам.
Здесь и призраки встречались: лет сто или двести назад некий Саке Весселс, занимавшийся разъездной торговлей, ночью услышал нечеловеческие стоны, раздававшиеся из озера; когда он подошел ближе, то разглядел, по его словам, «огромную массу тел», из которой «громко и очень ясно» звучало: «Боже, Боже, мы гибнем!» Затем эта масса скрылась в глубине, а поверхность водоема вновь обрела свой обычный вид.
Такую историю я услышал от человека, который учил меня ходить под парусом. Это был пожилой шкипер, неустанно перевозивший на своем ялике торф и удобрения из одной фризской деревни в другую. Его путь пролегал по каналам и протокам, которые нынче в летнее время забиты пластиковыми лодками. Когда я немного освоил искусство поворачивать и лавировать, мне в наследство от брата досталось старое каноэ, на которое мой отец приспособил парус. У отца было мало времени: с утра до вечера он выполнял обязанности пастора в нескольких больницах. Кроме того, пребывание в японском лагере военнопленных не прошло без последствий для его здоровья. Поэтому хотя бы часть дня, которую мы проводили с ним только вдвоем, была особенно дорога для меня.
Именно тем летом 1956 года (мы нашли полусгнившую шлюпку, кое-как залатали дыры и отбуксировали ее, привязав к нашему каноэ, в качестве трофея в бухту) я вдруг осознал, кто я есть.
Это случилось, когда я стоял на гравии перед богатым рестораном. Я только что вышел из сарая, где сушились паруса, и вдруг меня пронзила мысль, что нет никого такого же, как я, — с этими очками, косо подстриженным чубом, полипами в носу и в рубашке, которая колется. Что я живу, что я живу здесь, среди этой воды и этой размокшей земли. Что — и это меня тоже пугало, — очевидно, так и должно было быть.
Я никогда не забывал ни того момента, ни того места.
В то время я учился в начальной протестантской школе Королевы Вильгельмины. За углом гордо возвышалась католическая церковь из красного камня; можно было видеть, как из нее время от времени выходят священники и монахини. Для нас это был чужой мир, куда мы не осмеливались ступить. Несколькими улицами дальше находилась школа № 16, государственная школа, где преподавал мой родной дядя Петрус. С ее учениками мы всегда дрались, ведь они были «красными», как и дядя Петрус.
Дядя Петрус читал свою газету, хлеб и пирожные он покупал у своего «красного» пекаря, слушал свое «красное» радио, его ученики поступали в свои «красные» университеты — он жил в совершенно другом мире. И у католиков был свой
Мы, ученики, бубнили эти строчки, стоя в длинных рядах и раскачиваясь в такт, а учитель Шмал отбивал ритм линейкой.
Когда супруг нашей королевы, принц Бернард, прибыл с визитом в наш город, мы выучили также национальный гимн.
Вильгельмус из Нассау, По крови немец я. Стране добуду славу, Залог — вся жизнь моя. Я храбрый принц Оранский, В бою непобедим. Мной чтим король испанский, Мой прежний господин.Дурацкая песня! «По крови немец…» — когда почти все наши учителя должны были прятаться от немцев на чердаках и все мы знали, что немцев надо посылать не в ту сторону, тогда ты достойно себя ведешь во время войны. А «король испанский..?» Какое отношение имеет к нам Испания? Оттуда приезжает Синтерклаас, голландский кузен Санта-Клауса, вот и всё. Мы стояли у дороги перед школой, распевая гимн и размахивая флажками, когда автомобиль с принцем, окруженный мотоциклистами, промчался на большой скорости мимо нас.
На первом уроке географии учитель показал нам, где мы живем: сначала наш город, затем провинцию, потом страну. Он развесил картинки: порт Роттердама, амстердамские каналы, гидросооружения Афслёитдеика, фермеры на польдерах, добыча торфа в Дренте, заводы «Филипс» в Эйндхофене, аэропорт Схипхол с парой десятков самолетов. Это были мы!
Затем он повесил карту Европы и показал Нидерланды. До чего ж мы были маленькие! А потом — карту всего мира. Учитель подвинул стул, вызвал кого-то из ребят, чтобы тот залез на него и показал нашу страну. Мы были не больше булавочной головки. Весь класс рассмеялся, а потом затих.
Мы это написали на обложках наших тетрадей, каждый по-своему, как делают все дети: Геерт Мак, Вестерсингел 38, Лееуварден, Фрисландия, Нидерланды, Европа, Мир, Млечный Путь, Вселенная. Я есть я. Это был мой адрес в Космосе. Моя собственная метка. И где-то посредине — Нидерланды.
У нас начались уроки истории. Учитель рассказывал о возникновении Нидерландов и о том, как наши древние предки батавы оказались в этой стране — закутанные в медвежьи шкуры, с женами и детьми. Переплывая Рейн на плотах, они приходили из дремучих германских лесов к свету моря. Они сражались с римлянами, объяснял учитель, они их изгнали из страны, как потом мы выставили испанцев, а еще позже французов и немцев. Но ведь первым, кто решился поднять восстание против римских завоевателей в нашей стране, был их вождь Юлий Цивилис. А мы потомки этих героев по прямой линии.