Нигредо
Шрифт:
— Но что же вы заволновались? — рот его преосвященства покривился в отвратительной усмешке. — Вам нечего опасаться, пока вы действуете в рамках закона — не столько человеческого, сколько Божественного. Вы жили вполне беспечно эти два года, хотя, признаю, я был излишне мягок, назвав вас заблудшей овцой. Вы блоха, моя дорогая. Паразит на теле Авьена. Пока вы были малы и безобидны, никто не принимал вас всерьез. Но после смерти хозяина вы осмелели, стали слишком резво прыгать и слишком больно кусаться. Вы знаете, что делают с назойливыми блохами, баронесса? —
Марго молчала. Мокрые волосы отвратительно липли к спине, фиалковый запах вызывал тошноту, и в глубине дома часы размеренно пробили полночь.
— Однако, время позднее, — заметил епископ, тщательно вытирая стилет о поданное Миклошем полотенце. — Нам следует поторопиться. Теперь это в ваших же интересах, баронесса. Я знаю, что между вами и Спасителем произошел разговор, но не знаю, о чем. Поступим так: вы вводите меня в курс дела, а я закрываю глаза на ваше преступление и долги вашего мужа. На мой взгляд, справедливая сделка. Что скажете?
— Боюсь, ничего нового, — через силу выдавила Марго. — Я говорила о брате. Просила пересмотреть обвинение, и, как видите, преуспела.
— Действительно, — согласился епископ. — Но не подумали, что ваш импульсивный поступок бросит тень на того, кого вы так смело защищаете. Брат — революционер, сестра — убийца. Доказательств более чем достаточно, и вас обоих казнили бы очень скоро… если бы его высочество не решил, что вы можете быть полезны. Что он попросил взамен?
А его преосвященство хорошо осведомлен о привычках наследника. Марго заломила брови, вспоминая:
«Мне нужны верные и смелые люди. Их так мало вокруг меня…»
— Смелее, баронесса! — подбодрил епископ. — Чувствуйте себя, как на исповеди, наш разговор не покинет этих стен, — он обвел рукой комнату. — Зато вы очистите душу и спасете брата. А, может, предотвратите государственный переворот.
— Переворот? — эхом повторила Марго.
— Или даже убийство императора, — голос епископа превратился в доверительный шепот. — Признайтесь, вас пытались завербовать?
«Мне нужен человек, который мог бы передавать послания моим друзьям. Быстро. Надежно. Тайно…»
Марго знобило, неверие подтачивало изнутри. Как бы ни была сильна злость на Спасителя, она не шла ни в какое сравнение со страхом перед его преосвященством. Его угрозы обладали магнетической силой, и взгляд, нацеленный на Марго, походил на ружейное дуло — в нем таились опасность и смерть.
— Его высочество просил, — наконец, решилась сказать она полуправду, — встретиться с ним вскоре… он… заинтересовался мной… как женщиной…
— Уверены?
— Да, — выдохнула Марго. — Да, ваше преосвященство. Он велел ждать условного знака, и я, грешная, согласилась.
Жадный блеск в глазах епископа померк.
— Что ж… — ответил он. — Наследник известный сластолюбец. Допустим, я поверю вам баронесса. Допустим, я даже закрою глаза на ваши грязные дела и прощу
— Шпионить?
— Скорее, присматривать, — аккуратно поправил епископ. — Его высочество крайне нестабилен в последнее время и вызывает большие опасения. Попробуйте втереться в доверие, если понадобиться — стать его фавориткой. Не нужно морщиться, — добавил, глядя на дернувшиеся в протесте брови Марго, — вам не впервой ложиться с нелюбимым мужчиной. А на этот грех я дам вам индульгенцию.
Все время молчащий Миклош оживленно высунулся из тени и осклабился, блеснув крупными желтыми зубами. Марго затрясло от омерзения.
— А если я откажусь?
— Вы должны согласиться, — с нажимом ответил епископ. — Во имя собственной выгоды и пользы страны. Если, конечно, вы хотите приносить пользу. Иначе…
Он вдруг выбросил руку вперед — быстрым и почти неуловимым движением. Вскрикнув, Марго поджала босую ногу: в паре шагов от нее, пригвоздив к паркету крохотного мышонка, покачивался стилет.
— Иначе, баронесса, — донесся холодный голос его преосвященства, — вы станете бесполезны. А я не терплю бесполезных людей, для меня они не важнее мышонка.
4.2
Ротбург, затем особняк на Леберштрассе
Разговор получился некрасивым.
Не сказать, что Генрих рассчитывал на что-то иное, нежели открытое неприятие, наоборот — ожидал его с болезненным возбуждением, снова и снова прокручивая в голове подготовленную речь. И все же, поднимая бокал красного «Квалитетсвайна» за ужином — первым семейным ужином после возвращения ее величества императрицы, — запнулся, растерял тщательно подобранные слова и оповестил о помолвке обрывисто и путанно.
— Принцесса Равийская? — переспросил его величество кайзер, не поднимая головы и тщательно пережевывая нежнейшее седло косули, поданное с брусникой и клецками. — Однако! Почему не Валерия Костальерская?
— Потому что вы предоставили мне возможность самому выбрать жену, — ответил Генрих, выравнивая тон.
Матушка — изящно-тонкая, всегда держащая осанку, — вдруг побелела и уронила вилку.
— Дорогой, — сказала она, подавляя ломающую голос тревогу, — но почему такой выбор?
— Она знатного рода, — быстро ответил Генрих. — К тому же, с хорошим приданым и землями.
— Землями? — его величество, наконец, поднял темнеющее гневом лицо, кустистые брови медленно сползались к переносице. — Что нам с них! Равия и без того сельскохозяйственный придаток Авьена!
— Короли Турулы и Равии должны быть уверены, что Эттингены видят в них не рабов, — перебил Генрих, покачивая в пальцах бокал, — а равных себе правителей. К тому же, национальное движение в Туруле обретает такую силу, что во избежание вооруженных восстаний необходимо пойти на компромисс и первыми протянуть руку…