Никита Хрущев
Шрифт:
После богатой событиями осени декабрь 1960 года прошел для Хрущева сравнительно спокойно. Его можно было видеть на большинстве концертов декады украинского искусства в Москве. Он присутствовал на торжественном открытии Университета дружбы народов, который получил вскоре имя П. Лумумбы. По замыслу Хрущева, предложившего идею этого нового учебного заведения, оно призвано было готовить кадры для молодых государств Азии, Африки и Латинской Америки и одновременно помогать распространению идей социализма и симпатий к СССР среди молодой интеллигенции в странах «третьего мира».
Хрущев мог быть доволен развитием промышленности, но с разочарованием знакомился с итогами сельскохозяйственного производства за 1960 год. Валовые сборы зерна и большинства других культур оказались меньшими, чем в 1959 году. Поголовье крупного рогатого скота увеличилось за год в колхозах и совхозах на 5 млн голов, а в частном владении уменьшилось на 2 млн, что свидетельствовало о массовой закупке скота у частных владельцев. Предполагалось,
Печать не писала больше ничего и о «подвиге» тружеников Рязанской области. Ранее сообщалось, что они якобы перевыполнили три с половиной годовых плана по сдаче мяса за один год. На деле эти мнимые успехи явились результатом махинаций и нарушения закона. Свыше полутора десятков секретарей райкомов в области получили звание Героя Социалистического Труда за то, что в хозяйствах их районов отправили в 1959 году на мясокомбинаты значительную часть основного стада и молочных коров, а также забили на мясо отобранный под фиктивные расписки у частных владельцев скот. Когда эти меры оказались исчерпанными, на деньги колхозов и на взятые в банках кредиты в соседних областях начали приобретать в магазинах мясо и масло и затем его «сдавали» государству. В результате такой политики многие колхозы были разорены. В 1960 году область не смогла выполнить даже плановых заданий.
Убедившись в крахе своей авантюры, первый секретарь обкома А. Н. Ларионов покончил жизнь самоубийством. ЦК КПСС и правительству пришлось принимать срочные меры по оказанию помощи разоренным хозяйствам Рязанской области.
Н. С. Хрущев и проблемы культурной жизни в 1958–1960 годах
Наиболее известным событием культурной жизни СССР в 1958–1960 годах и одновременно одной из позорных страниц в истории советской культуры стала кампания против крупнейшего советского поэта Бориса Пастернака, которому в октябре 1958 года была присуждена Нобелевская премия по литературе за роман «Доктор Живаго». Роман этот создавался в середине 50-х годов. Его основная тема – судьба человека, запутавшегося в событиях революции и не сумевшего определить свое положение в годы Гражданской войны, отнюдь не была новой для советской литературы. Именно эта тема является главной в знаменитом романе «Тихий Дон», считающемся классикой советской литературы. Б. Пастернак отнюдь не считал свое произведение «антисоветским» и передал рукопись в редакцию «Нового мира», которую возглавлял тогда К. Симонов. Мнения в редакции разделились, и в конце концов журнал отказался публиковать роман. Лишь после этого Пастернак решил передать рукопись одному из «левых» итальянских издателей, и в 1957 году «Доктор Живаго» был издан в Италии, а затем и в некоторых других странах Запада. Роман вначале не вызвал никакой сенсации, не вызвал он и каких-либо публичных нападок или преследования писателя. Советская печать просто замалчивала происшедшее. Но замолчать присуждение Пастернаку, первому из советских писателей, Нобелевской премии по литературе оказалось невозможно. «Правда» опубликовала пространную статью Д. Заславского «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка». Заславский утверждал, что Пастернак якобы никогда не был «подлинно советским писателем» и «даже в самое золотое свое время не числился в мастерах первого класса». Новый роман Пастернака, которого еще В. Маяковский относил к создателям лучших образцов «новой поэзии, великолепно чувствующим современность», Заславский назвал «политическим пасквилем, не имеющим никакого отношения к литературе», а главного героя романа, русского интеллигента, страдающего при виде жестокостей Гражданской войны, – «моральным уродом». Одно из погромных собраний, специально направленное против Пастернака, было устроено Московской писательской организацией. Как раз в разгар этой кампании в Москве собрался Первый съезд писателей РСФСР, образовавший Союз писателей РСФСР. Главный докладчик – писатель Л. Соболев обрушился на Пастернака как на «представителя декадентствующей интеллигенции», «собрата всех холодных циников» и даже «предателя». Эти грубые и несправедливые обвинения поддержали и другие участники съезда. Были, разумеется, забыты слова М. Горького, который считал Пастернака не только замечательным лирическим поэтом, но и «настоящим социальным поэтом, социальным в лучшем и глубочайшем смысле понятия».
Кампанию против Пастернака поддержала и верхушка комсомола. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ, выступая на пленуме ЦК комсомола, назвал Пастернака «внутренним эмигрантом» и заявил, что было бы хорошо, чтобы Пастернак «действительно стал эмигрантом, отправился бы в свой капиталистический рай». В одном из своих интервью, данном через тридцать лет после травли Пастернака, бывший комсомольский вождь В. Е. Семичастный изложил такую версию событий:
«Нас пригласили к Хрущеву в Кремль накануне пленума. Там был и Суслов. И он сказал: “Вы не возражаете, я стенографистку позову?” Позвали стенографистку.
В интервью далее говорится о том, что Хрущев предложил лично продиктовать текст выступления, которое должен был произнести Семичастный, а редакторскую правку попросил сделать Суслова.
«Надиктовал он две странички. Конечно, с его резкой позицией о том, что “даже свинья не позволяет себе гадить…” (имеется в виду возмутительное положение доклада, прочитанного Семичастным, где Пастернак сравнивается со свиньей, поскольку он якобы «нагадил там, где ел». – Р. М. ). Но начало было такое: “Не касаясь художественных достоинств этого произведения…” То есть возмутителен факт, что человек тут вырос, воспитался, получил образование и плюнул нам в лицо – опубликовал роман за границей. Там такая фраза еще была: “Я думаю, что советское правительство не будет возражать против, э-э… того, чтобы Пастернак, если ему так хочется дышать свободным воздухом, покинул пределы нашей Родины”. Когда он это диктовал, я говорю: “Никита Сергеевич, я не могу говорить от имени правительства!” Он мне: “Ты произнесешь, а мы поаплодируем. Все поймут”. Так и случилось».
Мы не можем проверить, насколько достоверно свидетельство Семичастного.
Сын Хрущева Сергей Никитич так пишет о литературных вкусах отца: «Никита Сергеевич очень любил литературу. Читал всегда: в детстве и юности, в различные периоды своей партийной и государственной деятельности (если позволяло время), очень много – будучи на пенсии, когда появилось свободное время.
Любил классику. “Войну и мир” Льва Толстого он прочитал, по моим наблюдениям, несколько раз. Отдавал предпочтение произведениям Лескова и Куприна. Знал наизусть немало стихов Некрасова. Увлекался украинской литературой, Пришвиным и Паустовским, рассказами о природе и об охоте. Трудно все перечислить.
Как у любого читателя, имелись у него и антипатии. Неинформативную, нефактологическую литературу он называл “жвачкой”. Не любил мемуаров, особенно военных. Не проявлял интереса к художественным произведениям о войне, объясняя это тем, что большинство авторов неправдиво изображают ужасы на войне, а те книги, где это описано верно, читать тяжело» [131] .
Надо сказать, что Хрущев вовсе не был равнодушен к литературе и особенно к поэзии. Но его вкусы и пристрастия формировались еще в молодости средой, которая его окружала. Любимым поэтом Хрущева был Некрасов. В ряду таких великих поэтов XIX века, как Пушкин, Лермонтов и Некрасов, Хрущев неизменно выделял именно Некрасова, хотя хорошо знал и творчество других. «Что пишет Пушкин об осени? – говорил в дружеском кругу Хрущев.
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса.
– Какая уж тут краса, – замечал Хрущев, – какое “очей очарованье”, если наступили холода, а одежды и обуви у крестьянина нет, если урожай не очень богат, а впереди суровая зима. То ли дело Некрасов:
Поздняя осень. Грачи улетели.
Лес обнажился. Поля опустели.
Только не сжата полоска одна,
Грустную думу наводит она».
И далее Хрущев мог при подходящем настроении часами читать стихи Некрасова. Из советских поэтов он больше всех любил и ценил А. Твардовского. Именно его Хрущев спросил как-то в 1959 году, действительно ли Пастернак – крупный поэт? «Вы меня считаете поэтом?» – спросил в свою очередь Твардовский. Хрущев ответил, что очень любит стихи и поэмы Твардовского. «Так вот, по сравнению с Пастернаком я не слишком крупный поэт», – ответил Александр Трифонович.
В мае 1959 года в Москве собрался Третий съезд советских писателей, на котором Хрущев решил произнести речь. Он прямо сказал, что очень волновался перед выступлением, так как решил говорить без каких-либо заранее подготовленных текстов, а это «тяжелый хлеб» для ораторов. Хрущев без обиняков заявил, что он не собирается учить писателей и поэтов их ремеслу, тем более что сам он в последние годы читал не слишком много романов и повестей. «Гораздо больше приходится читать сообщений послов, нот министров иностранных дел и того, что сказал президент США или глава другого правительства». Хрущев все же осудил как «очернителей» советской действительности, так и «лакировщиков», не назвав при этом никаких имен. Он также ничего не сказал и о недавней громкой кампании против Пастернака, она и без того вызвала слишком много неодобрительных откликов за рубежом. Фактически это было сигналом к ее прекращению. Хрущев стал теперь все же более осторожно относиться к проблемам, связанным с оценкой литературных произведений. Когда в Калуге под руководством и по инициативе К. Паустовского вышел в свет большой сборник «Тарусские страницы», в котором были опубликованы многие повести, рассказы и стихи, не пропущенные цензурой в Москве, Ленинграде и некоторых других городах, это вызвало возмущение консервативных литераторов и стало предметом специального заседания Бюро ЦК по РСФСР. Партийное руководство Российской Федерации не только исключило из партии директора Калужского издательства и строго наказало руководителей Калужского обкома партии, но также приняло решение «раскритиковать сборник “Тарусские страницы” в партийной печати». Однако новая погромная кампания так и не началась. К. Паустовский сумел добиться приема у Н. С. Хрущева, и тот отменил решение Бюро ЦК по РСФСР.