Никодимово озеро
Шрифт:
Над костром, подвешенный на трех березовых рогатулинах, булькотил прокопченный котелок.
На поляне расположились трое. Сергей обратил внимание прежде всего на мужика в соломенной шляпе. Он сидел на корточках у самого огня, боком к Сергею, и, пользуясь, как дуршлагом, изрешеченной консервной банкой, протирал сквозь нее в кипящий над огнем котелок рыбу. Запах двойной, а может быть, даже тройной ухи чувствовался на расстоянии.
Друзья или случайные знакомые мужика устроились несколько поодаль от костра. Один, заложив руки за голову, отдыхал, вытянувшись на; спине, другой, раскинув босые, нети, сидел перед, елью спиной к Сергею и, слегка наклонившись вперед, непонятно манипулировал
Сергей отряхнул джинсы от налипшей к ним хвои, одернул свитер, взял из кучи-валежника под елью, первый попавшийся сук, чтобы выглядеть более или менее непринужденно, и шагнул через ручей.
Трое, что расположились перед избушкой, один за другим обернулись к нему.
Мужик в соломенной шляпе, еще раз встряхнув консервную банку, отставил ее в сторону и сел, обхватив колени руками. Тот, что лежал, - приподнялся на локтях и тоже сел, вприщур, весело уставившись на Сергея: мол, что скажешь? — На траве: под ним лежал плащ «болонья». Третий, с шотландкой, оглянулся через плечо, щелкнул в воздухе ножничками, как бы раздумывая, охорашиваться ему еще или достаточно, тронул кончиками, пальцев подбородок, скулу и повернулся лицом к Сергею.
– Здравствуйте! — сказал Сергей, подходя к костру.
– Здоров, — отозвался мужик в шляпе. При близком рассмотрении он оказался совсем не старым, а лет двадцати пяти — двадцати шести. Возрасту ему прибавляла, вкупе со стариковской медлительностью движений какая-то общая неряшливость: щетина пяти-семидневной давности, припухшие веки, тяжелый, исподлобья взгляд, замызганная фуфайка, стоптанные кирзовые сапоги.
Сотоварищи его были примерно тех же лет, но, одетые со всей возможной аккуратностью, выглядели значительно моложе. На том, что носил пижонскую бородку, был толстый, домашней вязки пуловер поверх черного, с высоким воротником, свитера. Грудь другого под распахнутой кожаной тужуркой обтягивала ворсистая фланелевая рубаха в темно-коричневую клетку.
На приветствие. Сергея эти двое ответили кивками, лишь мыкнув что-то похожее, на «здравствуй», поскольку Сергей адресовался не к ним, а, к третьему, в шляпе.
– Промок... — неуверенно проговорил Сергей, чтобы как-то объяснить свое появление на заимке. — Слышу дымком тянет.
– Давай грейся... — буркнул небритый и, разломив надвое сухую хворостину, подбросил в огонь.
– Я и думаю: подсушусь малость. — Не дожидаясь второго приглашения, Сергей сел на подсохшую возле костра землю, скинул босоножки и стал деловито пристраивать их ближе к огню. От мокрых джинсов сразу повалил пар.
– Откуда, старик? Не здешний? Из какой волости? — окликнул его тот, что в кожанке.
– Я? На лодке... Родственники у меня тут. А так — сосновский.
– В Кирасировке родственники или в Никодимовке? — заинтересованно вмешался бородатый.
Сергей показал через плечо:
– В Никодимовке.
Бородатый легко, пружинисто поднялся и, широко ступая мертвенно-белыми от
За ним, оставив на земле мятую «болонью», приблизился третий. Лицо его казалось напряженным от едва сдерживаемой насмешки. Но что таилось за рыжеватыми искорками в прищуренных глазах, угадать было невозможно. Он первым с ходу протянул руку Сергею.
– Информация с доставкой на дом! Давай знакомиться.
Сергей назвал себя.
– А меня зовут Павлом! Это Владислав, это наш Гена, — ткнул он поочередно сначала на бородатого, потом на парня в шляпе.
Бородатый присел на корточки и, ковырнув хворостиной золу, покосился на Сергея из-под аккуратной челочки.
– Что там у вас стряслось, поподробней, а?
– Да ничего... — Сергей скользнул глазами по лицам своих новых знакомых. — Бабка Татьяна сгорела в своем доме. Вот и все... Я уж говорил вчера! — Он показал головой на Гену в шляпе.
Тот взял с травы ложку и повернулся к огню, чтобы помешать уху в котелке. А может, для того, чтобы отвернуться от собеседников. Сергею показалось, будто тень скользнула по его лицу.
Владислав и Павел тоже глянули на своего компаньона.
– А вы, оказывается, приятели! — удивился Павел, насмешливо щурясь, и заложил руки в карманы тужурки. На голове его был модный, с лакированным козырьком картуз, на ногах толстокожие, с высокой шнуровкой ботинки. Стоять без движения он не мог и, давая выход энергии, неторопливо покачивался, перенося тяжесть тела с пяток на носки, с носков на пятки.
Гена пропустил его реплику мимо ушей и, продолжая шевелить уху, спросил, не глядя на Сергея:
– Поймал что-нибудь? — Глухой голос его звучал как-то буднично, по-домашнему уютно.
– Поймал, — с нарочитой небрежностью отозвался Сергей, чтобы поддержать разговор. Гена обернулся. В глазах его мелькнуло что-то похожее на заинтересованность.
– Много, однако?
– Трех, — сказал Сергей. — Килограмма на полтора...
– Каждый?.. — уточнил Гена, опять поворачиваясь к огню. Но заинтересованность в его глазах уже пропала, уступив место прежнему невеселому безразличию.
– Не!.. — сказал Сергей. — Всего.
Бородатый Владислав, раскуривая сигарету, презрительно хмыкнул:
– По здешним местам это кошке на завтрак!
– Ты вон Геннадия попроси! — Тронув Сергея за плечо, Павел кивнул на Гену, который, отстраняясь от разговора, пробовал с кончика ложки уху, осторожно, со свистом втягивая ее через вытянутые губы. — Он всю вашу Никодимовку рыбой обеспечит!
– Так он сеткой, — сказал Сергей. — Сеткой — конечно...
Павел опустился рядом на корточки, сверкнул глазами.
– А у тебя что: батька или брат в рыбнадзоре?
– Сознательность губит, — ответил за него Владислав.
Сергей натянуто рассмеялся.
– Да нет!.. Просто не интересно сеткой. Да и зачем мне ее много, рыбы?
Он старался увидеть себя, и этих людей со стороны — взглядом беспристрастного человека: есть в его новых знакомых что-нибудь неестественное, фальшивое или эту фальшь он придумал в своей теперешней подозрительности? Но за беспредметным, по сути, разговором, за случайными взглядами, которыми обменивались эти трое между собой, какими смотрели на него, чудилась ему та же непонятная настороженность, какую он испытал по отношению к себе на вчерашних именинах. То ли выражение туповатого равнодушия на лице Гены было причиной этого, то ли скользкая ирония Павла,- то ли продуманность, с какой пристроился у огня бородатый Владислав, все свое внимание сосредоточив на кончике сигареты... Он и покосился-то, когда опрашивал: «Что там у вас стряслось?» — можно сказать, не в сторону Сергея, а в сторону его мокрых джинсов.