Никогда не кончится июнь
Шрифт:
Отчего ты так странно добр?..
ПАРИ… — я невольно вздрогнула.
И край памяти вновь приоткрыл мне торчащий носом вперед шлепанец.
— Перед тем, как в ужасе замахать руками, вспомни, зачем ты здесь?
— Чтобы выиграть конкурс… — тупо произнесла я.
Он посмотрел на меня как на ученицу коррекционной школы.
— Чтобы выиграть конкурс! А ради чего?! Чтобы закрыть пари Залевского! Ведь не ради же самого конкурса? Но у тебя нет ПРАВА на закрытие пари! Право дается
— Я думаю… — медленно произнесла я, — что это ПРАВО, как вы выразились, у меня уже есть. По той причине, что игра все-таки состоялась.
Почему я так думаю?..
Чекнецкий откинулся в кресле.
— Состоялась? — он стряхнул пепел с сигареты прямо в пустой бокал. — Когда игра должна была состояться, Степа валялся головой в кустах, как раненый боец!
Я не могла ничего возразить, потому что до сих пор не могла объяснить себе, в чем заключаются мои сомнения относительно шлепанца, и что из этого вытекает.
— Не считай нас монстрами.
— Кого это «нас»?
— Нас. Общество любителей карточной игры, только и всего!
И собеседник невинно приподнял бровь.
— Люди сами выбирают, играть им или нет. И какие именно делать ставки. В любую минуту они могут отказаться… — он будто прочел мои мысли.
— Мне показалось… — медленно произнесла я, — что Борис не выбирал. Его просто заманили в ловушку, поймали на слове. Это не был осознанный шаг…
Чекнецкий проигнорировал мои умозаключения.
— …Но если они идут на пари (обычно это случается, когда все деньги проиграны, а игрок не может остановиться) — они должны знать, что назад пути нет. Каждый выставляет свои условия, и этот спор решает карточный поединок. По окончании игры проигравший обязан исполнить желание выигравшего, его условия пари. Не проси меня произносить, чем чреват отказ… Это слишком неприятно для неподготовленной молодой девушки. Поверь, когда твой Борис проиграл, он должен был сделать все — понимаешь — ВСЕ! — чтобы его сестра не вышла замуж за этого композитора, и чтобы никто не выиграл конкурс с его сочинениями. Впрочем, ему, можно сказать, повезло — вторым условием ему даже заниматься не пришлось! Ведь «Календарь нимф» был утерян…
— Но это не похоже на пари в обычном понимании… — пожала я плечами. — Просто игра на желание, оформленная как спор… «Я хочу, чтобы моя сестра вышла замуж! А я не хочу, чтобы твоя сестра вышла замуж!..» Играем? Играем! Так было бы проще.
— Все эти «пари» и прочее — аристократические замашки моего папаши… Гонялся за красотой, за иностранщиной… за яркими названиями, ни черта в них не смысля… — ностальгически произнес Олег Вадимович.
Его глаза сверкнули холодным огнем, и в это мгновение я узнала голос — тот, что слышала в номере «память невесты», прячась за шкафом. Он стал жестоким и острым, как лезвие ножа.
— Мы учим людей знать цену каждому своему неверному слову. Мы учим их пониманию, что они не вправе решать чужие судьбы. И что за их бездумные деяния должны будут
— А кто? — выстрелила я.
Лицо Чекнецкого вновь приняло беспечное выражение, и голос стал чуть ли не задорным.
— Да все, кто подвернется под руку. Все понемножку заплатили, выстрадали… Жених — больше всех. Но и невесте досталось.
— А Степка?
— Единственный потомок… Почему бы не привлечь и его? — добавил он скромно.
— Он что, умрет?.. — ужаснулась я.
— Да бог с тобой! — отмахнулся Чекнецкий. — Зачем так сурово? Ну, скажем, будет болеть, мучиться… или немножко попадет под машину… Этого достаточно.
— Кому?
— Кому? ИМ. Тем существам, которые населяют «Лабиринт». Ты ничего не заметила сегодня? Никаких… м-м… новых ощущений?..
Я вспомнила странную боль от недоумения Сесили и усмешки Марселино. Эти эмоции, как живые, впиявились мне в спину…
— Вот-вот, — кивнул Чекнецкий, — вижу — понимаешь. А ОНИ — питаются этим. Боль, гнев, страдания, слезы, муки — это ИХ деликатес. И этого лакомства нужно вызвать как можно больше. Чтобы ИМ было как можно вкуснее. Горькая «память невесты» для них очень сладка… Как пирожное, скажем, безе.
При воспоминании о печальной серебристой тени, томящейся в заточении, меня бросило в жар.
Чекнецкий усмехнулся, а я почувствовала, что меня вот-вот вырвет.
— В свою очередь мы ведь тоже… как бы сказать… Обладаем достаточными возможностями и полномочиями. Поэтому мы должны кормить своих благодетелей… Они дают нам силу и мощь… И твой Борис, входя в наше общество, кое-чему научился — видишь, как сопротивляется? Ну так что? — нетерпеливо спросил собеседник. — Играешь?
Я ничего не ответила.
Тогда он продолжил увещевания.
— Конкурс почти проигран. Ты же видела этого Лоренцо? Итальянец, с громкой музыкальной фамилией, не говоря уж о том, что явно сильнее тебя. Значит, все! — он развел руки в стороны. — Пшик! У тебя нет ни единого шанса.
Потом сделал эффектную паузу, позволяя мне осмыслить услышанное, и коварно продолжил:
— Но ты можешь заключить со мной пари. Или, по-твоему, сыграть на желание. На твое желание победить в конкурсе. Ослу ясно, что ты его проиграешь. Однако если ты выиграешь у меня в карты, я исполню твое желание. Я буду из кожи вон лезть, чтобы ты переиграла этого Лоренцо! Я устраню его, а ты закроешь пари Залевского, и цепь прервется.
Чекнецкий рассуждал очень логично, и казалось, что это и есть выход из существующего положения. Только одно смущало меня в его рассуждениях — что случится, если я ПРОИГРАЮ ему эту карточную партию?
Я немедленно задала ему этот вопрос.
— А если я проиграю в карты?..
— Тогда… В свое время какой-нибудь Иван или Петр будут отыгрываться за тебя. Все по кругу, — как-то слишком быстро и непринужденно произнес он.
Мозги мои начали затуманиваться.