Никогда не кончится июнь
Шрифт:
Мое длинное, струящееся нежнейшим шелком персиковое платье было криво обкромсано до самых колен.
ГЛАВА 65
По залу прокатилась волна изумления.
Странно, но жасмин, приколотый мне в волосы, словно обладал магической силой. Голова неожиданно вновь прояснилась, и я уверенно подошла к стоящему на сцене стулу.
Села, закинула ногу на скамеечку и… увидела, что вместо туфелек на моих ногах те самые желтые шлепанцы, растерянные по одному!
«Нужно скорее начинать, пока гитара не превратилась
Первые же звуки неземного, волшебного «Эха» заставили зал оцепенеть. Мои руки, как реки, вдохновенно текли по дереву гитары и металлу струн, извлекая неповторимую мелодию божественной красоты. Зал трепетал, я ощущала немое восхищение, преклонение, восторг. Стояла именно такая тишина, о которой я говорила Степе — когда кажется, что звуки летят над пространством зала, в котором никого нет. Но в зале — сотни людей! Только они недвижимы, они взяты в плен этой чарующей красотой. И в этой тишине всех их обнимает великая и непостижимая тайна — музыка, звучащая со сцены.
Я уже приближалась к концу произведения, когда один из потерянных и невовремя обретенных шлепанцев вдруг резко сдавил ногу, стоящую на скамеечке, и от острой боли рука соскочила с верного лада на полтона ниже, и в кульминационное проведение влезла грубая фальшь.
На мгновение я растерялась, но продолжала играть, в ужасе чувствуя, как стройная нотная цепь рвется в моей памяти, пальцы еще ловят ускользающее окончание, но еще немного, и память иссякнет совсем.
«Осталось три строчки…» — прошептала я самой себе мертвеющими губами, все неувереннее бродя пальцами по струнам. Они пока еще брали верные ноты, но начинали неуклонно замедлять движение, вспоминая, что дальше. Еще через три такта пальцы уже ползли, как сонные черепахи.
На лбу у меня выступил пот; губа, кажется, была уже искусана до крови. «Играй… играй!..» — зло шептала я себе, пытаясь стряхнуть наваждение, растормошить коченеющие пальцы и вытащить из слабеющей памяти последние нотные строки.
Тишина в зале чуть нарушилась. Это была уже не та, не великая объединяющая тишина, которая с восторгом взирает, как красота спасает мир, а обычная, рядовая тишина.
Окончание вывалилось из памяти, и пальцы задвигались быстрее, потом вдруг неудержимо поскакали, разрушая нужный темп. Теперь я еле поспевала за ними. Наконец, они резво, как эфиопские бегуны, примчались к концу.
«Ужас…» — подумала я, бряцая последнюю ноту и вставая.
Раздался шквал аплодисментов.
Со сцены меня занесло куда-то вбок, и, если бы не осторожные подталкивания ведущей, я свалилась бы прямо в зал. В голове все кружилось, и, очутившись за кулисами, я чуть ли не замертво рухнула на стул.
Надо мной испуганно склонилась темная голова Лоренцо.
— Dasha! Tutto e OK con voi? (Даша! С тобой все в порядке?..) — взволнованно спросил он.
— Да… — прошептала я, чувствуя, что одурь спадает, злобные чары, наконец, рассеиваются, и я становлюсь прежней нормальной Дашей — но уже поздно, поздно, поздно… И никому не нужно.
— Veracini Lorenzo… — раздалось
Я медленно встала, не говоря ни слова облепившим меня и жужжащим, как рой пчел, конкурсантам, сбросила с ног шлепанцы…
Они не мои… они другие, просто похожие…
Босиком прошла в гримерную, где почему-то стояли в углу мои концертные туфли…
Скинула обрезанное платье. Устало взглянула в зеркало.
Теперь со мной действительно все было в порядке. Но предательская слеза выглянула из краешка глаза, и, сколько я ни шмыгала носом, она вытекла-таки из своего убежища и побежала по поцелованной Лоренцо щеке.
Его любовь, его цветок… Наверно, именно это помогло мне немного продержаться на плаву, но все же ОНИ оказались сильнее.
Так же медленно, как пишут в партитурах — «l’istesso tempo» («не меняя темпа»), я облачилась в джинсы, майку и бандану, взяла гитару и спокойно вышла из здания.
Мне больше нечего здесь делать. Моя миссия окончена.
ГЛАВА 66
Ровно через два с половиной часа я вышла из гостиницы с чемоданом в руке.
И сразу увидела, что у входа стоит черный «Фиат» с номером 662.
«Карета подана…» — подумала я.
Из машины уверенной походкой вышел Чекнецкий и предупредительно открыл передо мной переднюю дверцу.
— Садись, Даша. Я отвезу тебя в аэропорт, — голос у него был скорбный.
Я безропотно села.
Машина тронулась. Замелькали южные деревья, фонари, вывески миланских кафешек…
Прощай, Италия! Страна с необыкновенным ароматом…
— Ты заняла третье место. На один балл тебя обошел Винсент Дюбуа, студент Парижской консерватории, — притворно горестно поведал Олег Вадимович по пути в аэропорт.
— А кто на первом месте? — спросила я спокойно, пытаясь удержать бешеный стук сердца.
— А что ты волнуешься? — удивился внезапный персональный водитель, взглянув на меня. — Волноваться поздно! Все свершилось.
И он захохотал.
— Так кто же на первом месте? — повторила я свой вопрос.
— Лоренцо Верачини, кто же еще? — поднял брови Чекнецкий, уверенно петляя по миланским улочкам. — Ты можешь порадоваться за него! Хотя тебе от этого, должно быть, не легче.
Я резко повернулась к нему, и мы оказались лицом к лицу.
— Вы так думаете? Поверьте, вы ошибаетесь. От этой новости мне гораздо легче!
Мой радостный тон насторожил его.
— Ты что, настолько влюблена, что не понимаешь, что натворила?! Из-за твоей ошибки Залевский никогда не будет знать покоя, даже на том свете! А Степа…
В ответ на это я безудержно расхохоталась.
Чекнецкий, ничего не понимая, уставился на меня.
— Осторожно, дорога! — напомнила я.
— Тебе уже пора успокоиться, — пробурчал он. — Действие моей микстуры от кашля и заодно от излишнего рвения, по моим подсчетам, как раз должно заканчиваться.