Никогда не поздно стать счастливой
Шрифт:
– Это значит, что он умер. Он очень сильно болел.
Девочка уже не так волновалась. Очевидно, смерть для нее была не такой страшной, как потеря по неосмотрительности. Скорее всего, она просто не сталкивалась со смертью. Малышка наклонила голову набок, как будто решала сложную математическую задачку, постояла так с полминутки, потом сказала:
– Если мой мяч снова улетит к тебе на участок, я все равно позвоню, ладно? Ты мне понравилась.
Йоханна улыбнулась:
– Ты мне тоже понравилась. Может, ты еще скажешь, как тебя зовут?
– Мне нельзя. Бабушка говорит, что чужим нельзя говорить, как тебя зовут… Но ты же наша соседка, а значит, не чужая. Меня зовут Мия, а тебя?
– Йоханна. Очень приятно познакомиться, Мия.
Йоханна посмотрела на солнце. Уж не знак ли это? Маленькая Мия заставила ее не только улыбнуться, но и задуматься. Она вспомнила Анику, когда та была такого же возраста – между детским садом и школой. Наивная и сообразительная одновременно, дочка поражала Йоханну своей детской мудростью. Как и Мия сейчас.
Она вернулась в дом, снова взяла тетрадь и еще раз спокойно прочла вчерашнюю запись.
Прочитанное заставило ее задуматься. Как же я могла допустить, что моя жизнь стала настолько несчастной? И когда я в последний раз была настолько же честна сама с собой? Она не смогла вспомнить. И теперь предстояло принять решение: сразу подвести черту под тем, что было раньше, и все начать с начала или поразмышлять
Внутри все сопротивлялось тому, чтобы перелистывать страницы прошлого, ведь это означало, что придется еще раз прожить и прочувствовать все то, что она старалась подавить в себе, что ее терзало и мучило долгие годы. Этого она точно не хотела!
Но, с другой стороны, было совершенно ясно, что если и удастся начать все с самого начала, то только после того, как она сможет пересмотреть свое прошлое.
В чем была ее ошибка?
В какой момент она пошла по неверному пути?
И почему она не заметила этого?.. То есть заметила, когда было уже поздно.
В молодости она испугалась бы, познакомившись с собой сегодняшней. Но разве так не у всех людей происходит? Разве бывает так, чтобы жизнь пошла по намеченному еще в восемнадцать лет плану?
Йоханна помотала головой, как бы отвечая себе. Но вряд ли это был хороший аргумент, который мог бы хоть что-то оправдать. Ведь речь шла о ней, а не о других людях. И если быть объективной, ее можно назвать чемпионкой мира по ежеминутному планированию и последующему зарыванию себя в песок. Разница между задуманным и выполненным почти всегда была огромной. Поэтому и вывод напрашивался один: нравится ей это или нет, нужно проанализировать провалы, чтобы не наступить на те же грабли.
Ей пятьдесят два года. Не маленькая уже, чтобы ждать, когда мир ляжет у твоих ног. В таком возрасте глупо предаваться иллюзиям, что все возможно и достижимо. Но еще не поздно попробовать жить по-другому и рассчитывать на счастье. Или хотя бы быть просто довольной жизнью. Плыть по течению, как раньше, только без Рене, вряд ли получится. Потому что в ее прошлой жизни все вертелось вокруг него. А вокруг чего все будет вертеться теперь? Это еще предстоит выяснить. И в любом случае изменения возможны, только если осмысленно противостоять своему прошлому.
Йоханна решительно взяла ручку и продолжила записи.
ОК, начнем сначала. С самого начала.
Я была чудесным ребенком. Это видно на старых, выцветших от времени фотографиях 70-х годов. Светленькие косички, большие глаза, широкая улыбка, милые ямочки. Но, в отличие от Рене, чья тетушка не преминула вспомнить о его миловидности даже на похоронах, моя семья редко обращала на меня внимание. Я могла выглядеть как пугало, и примерно так со мной и обращались. Думаю, не потому, что родителям было все равно, как я выгляжу, просто они были не способны на комплименты и всякие нежности.
Для отца с самого рождения я была сплошным разочарованием. Он хотел сына. Он бы назвал его Рихардом. Сын стал бы его наследником и преемником, ему бы перешла потом слесарная мастерская, которая была фамильным делом еще со времен Первой мировой войны. Я же в таком качестве не рассматривалась.
Ну и пожалуйста, Рихард! Эту судьбу я у тебя отнимать не стану. Но мой отец совсем иначе воспринимал это. То, что ему некому передать свое дело, стало для него катастрофой. Конечно, он мог бы и продать мастерскую, чтобы потом наслаждаться остатком жизни. Но его сердце было бы разбито, если б пришлось отдать в чужие руки то, что начал еще его дед. Поэтому он работал сам, пока ему не исполнилось семьдесят два года. В семьдесят два его сердце остановилось от тоски, разочарования и усталости.
Моя мать потом все же продала мастерскую. Хорошо, что отец уже не узнал об этом. А также и о том, что большую часть денег мать потратила на шикарные круизы, в которые отправлялась несколько раз в год. А остаток растранжирила на наряды, украшения и кабриолет. И я была рада за нее, хотя и не понимала, почему вдруг все эти вещи стали ей так важны. Но сейчас, когда я мысленно переношусь в те дни, я могу сравнить ту ее ситуацию с моей сегодняшней, хоть она стала вдовой, будучи на двадцать лет старше меня. Но я знаю, что расточительство не сделает меня счастливой.
Может, и ей стоило тогда начать вести дневник, чтобы разобраться со своим браком?
Впрочем, совершенно ясно, что бы из этого получилось, ведь моя мать тоже была разочарована мною. Во время родов у нее возникли осложнения, и врачи убедили ее больше не рожать детей. А ей очень хотелось! Она была бы не против иметь свою футбольную команду. И в этой команде мог бы оказаться тот самый Рихард, который потом унаследовал бы слесарную мастерскую в четвертом поколении.
Но из-за меня все пошло иначе. Планирование семьи, семейное предприятие, семейное счастье…
Вот в такой атмосфере я и росла.
Я осознала все это только в шесть лет, ну, или по крайней мере начала осознавать. А до тех пор у меня было беззаботное детство. О том, что другие дети растут в любви и ласке, я не знала, поэтому и не требовала ничего такого. Но примерно в то время, когда пошла в школу, я стала догадываться, насколько моя жизнь отличается от жизни других.
Я была всего лишь девочкой, маленьким ребенком, но все, что я делала, все было не так. И все мои якобы ошибки были неисправимы – не было даже шанса исправить что-то. Рядом со мной не было брата, который мог бы что-то исправить. Не было сестры, которая была бы добра ко мне. Никого, чья поддержка была бы мне утешением.
Не хочу сказать, что все это родители вывалили мне на голову. Совсем нет, у нас вообще мало о чем разговаривали дома. А если и говорили, то скорее о фактах, не примешивая к ним чувства.
– Сын Михальских перепрыгнул один класс в школе.
Это был факт. Умный Себастьян после долгих летних каникул перешел из первого класса сразу в третий. И там стал учиться лучше всех. А еще Себастьян играл в шахматы и обыгрывал на турнирах взрослых соперников.
Никто не упрекал меня вслух, что я не достигла таких же успехов. Но это легко читалось, это было очевидно. И я, несмотря на большое внутреннее желание защититься, ничего не предпринимала. Потому что по опыту знала, какова будет реакция.
Никакого понимания, сплошное возмущение:
– Почему ты сразу воспринимаешь все на свой счет?
Или:
– Никто не говорит о тебе, Йоханна.
– Разумеется, что от тебя такого никто и не ждет.
Возрази я, что поняла намеки, то услышала бы в ответ:
– Ну что ты все время надумываешь?!
– У тебя слишком богатая фантазия! Это ненормально!
– Будь реалисткой, Йоханна!
Конечно же я хотела максимально избежать таких комментариев.
И
– Тереза из дома напротив будет звездой выпускного вечера. У нее фантастически красивое платье. А ее партнер по танцам – сын нашего бургомистра.
Еще один намек. Я была для них недостаточно женственна. Я любила носить брюки, а не платья. Я занималась конным спортом и плаванием вместо танцев. И мне были неинтересны зануды, за которых все делали их родители.
Да, я хотела всего добиться сама, и мне нужен был такой же партнер.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мое поведение все время было на сопротивление. Мне хотелось доказать, что я чего-то стою вопреки их разочарованию во мне. И, скорее всего, мои амбиции выросли как раз из желания любви и признания. Для меня был только один путь впечатлить их: своими достижениями.
Я пахала как проклятая. Любая четверка в школе означала для меня проигрыш. Меня устраивали только пятерки, а давались они мне нелегко. Я зубрила неправильные глаголы, разбиралась с грамматикой, запоминала исторические события и географические названия; читала все, что казалось мне нужным для текущих уроков и экзаменов.
Было ли у меня счастливое детство?
Вероятно, нет.
Но сделало ли это меня сильной женщиной, которая знает, чего хочет?
«Да, конечно!» – так бы я ответила лет в тридцать.
Тогда я ощущала себя… непотопляемой, что ли.
В девятнадцать я окончила школу и оказалась лучшей выпускницей. А поскольку я ужасно боялась выглядеть карьеристкой, то следила еще и за тем, чтобы у меня были ухажеры – и в школе, и потом уже в университете. Я училась по специальности «маркетинг и лингвистика – романские языки и английский». Училась на отлично.
– Мы и не ожидали от тебя ничего другого, – говорили мои родители, когда я показала им свою курсовую работу. – Теперь тебе надо еще поднажать, чтобы не запороть учебу.
А вот чего они не говорили:
– Мы очень гордимся тобой!
Или:
– Ты справишься!
К счастью, у меня была ты, Инес!
(Да, я все еще адресую свои записи тебе. Потому что я с тобой была всегда искреннее, чем с собой. Пусть это будет моим инструментом для достижения поставленных целей. И так я смогу сама себя перехитрить.)
Ты подбадривала меня, когда я сомневалась в себе, ты радовалась моим успехам и выслушивала все мои далекоидущие планы.
После получения диплома я хотела идти в аспирантуру, а потом начать блестящую карьеру, желательно в какой-нибудь международной компании. И вот как я рисовала себе свое будущее: младший менеджер в Берлине, руководитель проекта в Нью-Йорке, руководитель отдела в Буэнос-Айресе, менеджер в Мадриде, исполнительный директор в Лондоне… Я представляла себя в элегантном брючном костюме, живущей в модном лофте, находящей, несмотря на шестидесятичасовую рабочую неделю, время для выходов в свет, спорта, культурных мероприятий и бурной личной жизни.
Родителям я всего этого не рассказывала. Они бы только посмеялись надо мной, добавив что-нибудь из разряда «Будь реалистична!».
Ты же, напротив, вела себя так, будто все мои воздушные замки можно легко превратить в реальность. Как будто ты в меня верила. Может, ты и вправду так думала, Инес. Или просто была вежлива со мной.
Ну вот! Мои далекоидущие планы не воплотились в жизнь, они с треском провалились. Все, что я рисовала себе в будущем, пошло под откос. И карьера, и личная жизнь.
Хотя в то время казалось, что со всем этим я могу справиться. У меня были все возможности. Но я их все упустила.
С этим тоже нужно было справиться!
Что еще осталось?
Йоханна теперь вставала позже обычного, не спеша принимала душ, во время завтрака читала всю газету от корки до корки, занималась ежедневной уборкой, но к полудню уже была свободна. Траву в саду она подстригла, а больше там нечем было заняться.
Для нее это было удивительно. Последние месяцы ей ни на что не хватало времени, а теперь она не знала, чем же его занять.
Во время болезни Рене дома был курятник. Без конца приезжали врачи, медсестры ставили капельницы, санитарки меняли подгузники… О надежде на выздоровление речи уже не шло, но даже в безвыходной ситуации коллеги все равно пытались хоть как-то улучшить состояние ее мужа.
Не смогли. И теперь, когда в доме не было посторонних – вообще никого не было, – Йоханна порой скучала по тем дням. В том смысле, что они были четко организованы и, кроме того, всегда был повод для коротких бесед, пусть они и касались исключительно болезни Рене.
Она сходила к нотариусу, чтобы уточнить порядок оформления наследства, созвонилась с адвокатом, чтобы заручиться его помощью, и на этом всё – у нее не было никаких важных дел и не было никого, с кем можно было бы пообщаться. Но если говорить честно, причиной тому она сама и была. Полноценное общение возможно лишь в том случае, когда ты куда-то выбираешься. А она предпочитала прятаться в четырех стенах, лелеять свое одиночество.
Дней через пять после похорон Йоханна все же решилась отнести на почту стопку открыток с ответными благодарностями. День выдался солнечный, и она пошла пешком. Но уже через пару минут пожалела о своем решении. С ней многие здоровались, но каждый кивок, каждое дружеское подмигивание, каждый взгляд казались ей исполненными жалости. Конечно, это была вполне понятная естественная реакция, но ей было невыносимо ощущать эту жалость. Невыносимо и стыдно, она не знала куда деть глаза.
Когда запасы еды подошли к концу, она отправилась за покупками не в ближайший супермаркет, куда обычно ходила, а на другой конец города, где ее никто не знал. Там она была для всех обыкновенной покупательницей, а не «бедной Йоханной, которая совсем недавно потеряла мужа».
Вдова.
Женщина, которая профукала свою прошлую жизнь и вот-вот запорет начало новой, даже не успев ее начать. Потому что нет никаких идей. Потому что нет мотивации. А проще говоря, нет ничего такого, что бы ее зажгло.
Йоханна часто слышала о том, что люди, у которых изо дня в день не было никаких дел, проваливались в дыру, из которой уже не могли выбраться самостоятельно. Она не была склонна к меланхолии, но стоило призадуматься. И чтобы не дать такой опасности шанс, она решила начать генеральную уборку. Правильнее было бы назвать это проектом по уничтожению следов Рене, но такая формулировка показалась ей слишком грубой, даже жестокой. И потом следы, которые остались у нее в душе, уже никуда не уберешь. Она была бы и не против стереть все как ластиком, чтобы не привязываться к прошлому, но ведь это невозможно. Рене останется в ее душе навсегда, потому что когда-то она его очень любила и обещала разделить с ним всю свою жизнь. Быть вместе, пока смерть не разлучит нас, – Йоханна сдержала свою клятву, несмотря ни на что.