Никогда не влюбляйся в повесу
Шрифт:
— Чем возмущаться, сначала послушайте, что я предлагаю, Ротуэлл, — остановил его граф, снова принявший чрезвычайно деловой вид. — Сейчас на кону восемь тысяч фунтов, не так ли?
— Да? Ну и что с того?
— А у Эндерса сколько? Еще восемь?
— Примерно так, — согласился Эндерс.
— Итак, моя ставка — право взять в жены мою дочь. Девушка — против всех тех денег, что сейчас на кону, — объявил граф. — Выиграю я, тем лучше. В этом случае вы отправляетесь домой слегка беднее, чем были, когда переступили порог этого дома. А если я проиграю, тогда победитель получает возможность жениться
— Половину от пятидесяти тысяч? — Эндерс даже подскочил от неожиданности. — Ну-ну… стало быть, вы в любом случае остаетесь в выигрыше!
— Однако если выиграете вы, милорд, то получите куда больше, чем какие-то жалкие восемь тысяч, — парировал граф.
— Это, конечно, так, — не отступал Эндерс. — Однако если поделить эту сумму пополам, то она становится ничтожной!
— Бросьте, Эндерс, о чем вы толкуете? Двадцать пять тысяч — вполне приличные деньги. Достаточные, чтобы человек имел право считать себя если и не богатым, то хотя бы вполне обеспеченным, — запротестовал граф. — И к тому же это намного больше ваших собственных ставок!
Ротуэлл с силой сжал бокал с бренди и поспешил отставить его в сторону, испугавшись, что тот хрустнет у него в руке.
— Что ж, должен сказать, лично я меньше всего думал о том, чтобы обзавестись женой, — мрачно хмыкнул он. — Готов поспорить на что угодно, что и Эндерсу супруга нужна не больше, чем прошлогодний снег.
— Нет, нет, весьма интересное предложение, — запротестовал словно прилипший к столу Эндерс. В маленьких глазках его вспыхнуло вожделение. — Эта девушка — весьма лакомый кусочек. Подведите-ка ее сюда, Валиньи. Да-да, к свету.
Граф, подхватив дочь под руку, потащил ее к столу — оказавшись в ярко освещенном свечами кругу, девушка напоминала ягненка, предназначенного в жертву какому-то жестокому божеству.
Эндерс, поманив девушку пальцем, сделал ей знак повернуться, чтобы дать ему возможность оглядеть ее со всех сторон.
— Помедленнее, моя сладкая, — выдохнул он. — Очень, очень медленно…
Дождавшись, когда она окажется к нему спиной, он принялся бесстыдно разглядывать ее бедра, полноту которых не скрывали складки платья из темного шелка. В глазах Эндерса вспыхнул похотливый огонек. Ротуэлл похолодел — ему вдруг представилось, как Эндерс попросит Валиньи задрать девушке юбку, чтобы иметь возможность полюбоваться ее обнаженными бедрами. И вновь, стоило ему только подумать об этом, как обжигающая волна, вожделения мгновенно поднялась в нем, захлестнув его с головой.
Впрочем, это не его дело, остановил себя барон. Он в любую минуту может встать и уйти. Послать все это к дьяволу и уехать домой, предоставив Эндерсу и Валиньи заниматься своими мерзостями.
И тем не менее что-то мешало ему уйти… Но что?
Возможно, причина в том, что она кого-то ему напоминает. Или во всем виноваты темные омуты ее глаз — ему достаточно было один раз заглянуть в них, чтобы почувствовать, как его с неодолимой силой влечет к ней. Идиот! О Господи, какой же он идиот, с бессильной злобой подумал Ротуэлл.
Чтобы избавиться
Но была и еще одна причина, заставляющая его остаться. Причина гораздо более серьезная, чем вся эта ерунда. Ротуэлл хорошо понимал, что это такое — быть брошенным на растерзание псам, как будто ты не человек, а просто кусок мяса. Святители небесные, ну почему шрамы в его душе, давным-давно зарубцевавшиеся, как он привык считать, вдруг напомнили о себе именно в эту минуту?!
Да потому, что Эндерс, похоже, вбил себе в голову заполучить эту прелестную девушку. Затащить ее к себе в постель и превратить в… одному Богу известно, во что он намерен превратить бедняжку… А ведь девушка невинна. Даже если бы Ротуэлл усомнился в ее добродетели, страх, на мгновение промелькнувший в этих прекрасных глазах, когда она бросила взгляд на Эндерса, убедил бы его в этом лучше всяких слов.
Неприятный холодок пробежал у него по спине при этой мысли. О, мадемуазель Маршан, возможно, сегодня полна жизни и огня… однако Эндерс, к несчастью, принадлежит к числу тех, кому хорошо известно, как можно задушить в женщине и то и другое, и он — Ротуэлл нисколько не сомневался в этом — сделает это с наслаждением.
— Стало быть, тебе нужен супруг, которым бы ты могла вертеть, как тебе вздумается, да, моя кошечка? — сюсюкающим тоном гнусавил Эндерс. — Забавно… с каждой минутой эта затея кажется мне все более интригующей.
Девушка так и не открыла глаз — но при этих словах ноздри ее затрепетали и с губ ее сорвался судорожный вздох. Ротуэлл вдруг перепугался не на шутку — на мгновение ему показалось, что колени у нее подогнутся и она рухнет на пол. И тут, в этот миг, на Ротуэлла словно снизошло озарение — что это было, он не знал… какая-то вспышка, и он словно перестал быть самим собой, а вместо этого превратился в незнакомца, в человека, которого он никогда не встречал и которым уж точно никогда не мог быть — и в этот момент он с обжигающей ясностью понял, чем это может закончиться. Вернее, как это должно закончиться.
От этой мысли у него неожиданно словно камень с души упал. Ну, почти, поправился он. Благодарение Богу, он никогда не считал себя ни героем, ни рыцарем в сверкающих доспехах. Скорее всего он сейчас так же безумен, как и они все.
Эндерс с Валиньи, похоже, забыв о его существовании, продолжали разглядывать девушку словно лошадиные барышники. Калверт отвернулся.
Взгляд Ротуэлла незаметно скользнул по столу — между двумя дощечками застрял плотный картонный треугольник.
— Клянусь Богом, девчонка будет моей! — Громовой голос Эндерса словно ножом вспорол воцарившееся в комнате напряженное молчание.
Ротуэлл незаметно шевельнул пальцами, и одна из карт Валиньи исчезла у него под жилетом.
— Что ж, джентльмены, при ее красоте, думаю, девчонка стоит этих двадцати пяти тысяч. И к черту ее характер, — продолжал Эндерс. — В любом случае я давно уже подумывал подыскать себе жену. Может, договоримся и так, Валиньи? И ну их, эти карты?
Лицо графа мгновенно просветлело.
— Нет уж, — угрюмо проворчал Ротуэлл, властным жестом указав на стол с разбросанными по нему картами. — Так не пойдет. Сдавайте, Калверт. Клянусь Богом, мы будем играть.