Никогда не влюбляйся в повесу
Шрифт:
Что делать? Бежать за ним… просить прощения? Но за что? возмутилась Камилла. Почему она должна извиняться? Он сам виноват — и вдобавок упрямо отказывается это признать.
Она бросилась навзничь на разостланный на земле плащ и закрыла глаза. Ротуэлл был прав — но крайней мере в одном. Давая согласие на этот странный брак, она сама толком не знала, чего хотела. Она требовала от него одного — а втайне сама желала другого — того, что пугало и одновременно возбуждало ее. Она мечтала о его любви. Мечтала, чтобы их брак стал настоящим. И дьявол ее дернул коснуться этой опасной темы — его первой
Камилла не знала, долго ли она пролежала, пытаясь понять, когда именно почувствовала, что любит его. Но потом вдруг чья-то тень легла ей на лицо, и она испуганно открыла глаза.
Ротуэлл стоял в двух шагах от нее — он не смотрел в ее сторону. Взгляд его прищуренных глаз был устремлен куда-то вдаль, поджатые губы придавали лицу суровый и мрачный вид.
— Какого дьявола?! — рявкнул он. — Чего ты от меня добиваешься? Можешь ты мне сказать наконец?
Выпрямившись, Камилла села.
— Хочу, чтобы ты был счастлив, — глядя ему в глаза, сказала она. — Чтобы ты жил полной жизнью, вместо того чтобы мучиться от боли и злиться… злиться на весь мир. Хочу, чтобы у тебя была цель в жизни. Чтобы ты радовался, а не страдал.
Лицо у Ротуэлла напряглось.
— Брось, тебя ждет разочарование, Камилла, — тихо проговорил он. — Я не смогу стать таким, кто тебе нужен. Это просто не в моей натуре.
— Подожди! — Она вскинула руку. — Разве я просила тебя измениться?
— Оставь… я знаю, чего ты хочешь, — угрюмо бросила Ротуэлл. — Но я разочаровывал всех женщины, которых знал, — кроме разве что моей сестры.
Какое- то непонятное, но сильное чувство промелькнуло в его глазах — на мгновение на лице Ротуэлла появилась гримаса, будто он собирался заплакать, и тут уж Камилла перепугалась не на шутку. Однако Ротуэлл был сделан из более крепкого материала. Он моргнул пару раз, на скулах его заходили желваки, а взгляд устремился куда-то вдаль, на другой берег реки.
— И что теперь? — с вызовом бросила Камилла. — Думаешь, я не слышу, как ты иногда до утра расхаживаешь по своей спальне? Конечно, когда соизволишь вообще вернуться домой! Ты не ешь, не спишь — только хлещешь свой бренди да упорно цепляешься за свое одиночество! Боже, я уже видела, как один близкий мне человек загнал себя в могилу таким способом — только потому, что жизнь без любви для нее ничего не значила! И не желаю, чтобы это повторилось!
— Проклятие, что ты хочешь от меня услышать? — взорвался Ротуэлл. — Правду? Только правду — и ничего, кроме правды? Или заодно и все те дурацкие выдумки, которыми она обросла с тех пор? Подумай хорошенько, Камилла, прежде чем ответить. Потому что если ты скажешь «да», тебе придется с этим жить. И ты будешь вспоминать об этом всякий раз, как будешь смотреть на меня.
— Нет, я…
— Да, — перебил Ротуэлл, и ледяная уверенность в его голосе поразила Камиллу. — Я тебя предупреждаю. Ты станешь вспоминать этот день всякий раз, как я буду ложиться в твою постель.
— Неужели? — вздернула плечи Камилла. — Что ж, рискну, пожалуй. Только, будь добр, сядь.
Ротуэлл по-прежнему не смотрел на нее — однако послушно сел на разостланный плащ и подпер руками голову. Он долгое время молчал — молчала и Камилла.
— Ее
— Да, это мне известно, — проговорила Камилла.
— Аннамари была старше… старше меня и намного более искушенной. — Взгляд Ротуэлла затуманился, будто устремился в прошлое. — Насколько я могу судить, она была… падшей женщиной. А я воображал, что влюблен в нее без памяти.
Камилла с трудом подавила желание взять его за руку — боль и отчаяние в его глазах разрывали ей сердце.
— Она казалась небесным созданием… и одновременно была очень земной. Темноволосая, настоящая француженка, а ее глаза… Господи, как они сияли! Мужчины готовы были перегрызть друг другу глотку только ради того, чтобы иметь честь проводить ее до дома. И она была моей любовницей — еще до того, как вышла замуж за Люка.
— Ксантия это подозревала, — кивнула Камилла.
Глаза Ротуэлла внезапно потемнели — в них вспыхнуло пламя, кулаки его сами собой сжались, точно он только и ждал возможности броситься на кого-нибудь с кулаками. Гнев, который он едва сдерживал, готов был в любую минуту выплеснуться наружу, словно лава из вулкана.
Внезапно в душе Камиллы шевельнулся страх. Она сказала, что готова рискнуть… но что, если Ротуэлл прав? Что, если теперь все изменится? Разве искусный любовник и друг, которого она временами чувствовала в Ротуэлле, не лучше, чем ничего? Она с ужасом вспомнила, как еще недавно у нее не было и этого…
Камилла неуверенно облизала пересохшие губы.
— Киран, возможно, ты был прав… — робко пробормотала она.
— Нет. — Ротуэлл жестом остановил ее. — Ты сама этого хотела, Камилла, — хрипло добавил он. — Ты это начала — вернее, вы с Ксантией. Так что теперь сиди и слушай. Слушай историю, которую я мечтал похоронить вместе с Аннамари. Я расскажу тебе ее — но потом… потом я больше не желаю слышать об этом. Никогда. Ты меня поняла?
— Хорошо… раз ты этого хочешь. — Камилла сунула руки в складки юбки, чтобы он не видел, как они дрожат. — Насколько я могу судить, мне довелось встречать немало женщин, похожих на твою Аннамари.
Ротуэлл с трудом сглотнул.
— Она не была… моей! — прорычал он. — Никогда не была. Я просил ее стать моей любовницей — да, много раз. Я предлагал ей деньги, драгоценности — да, это было. Но она все никак не могла решиться. Она тоже хотела меня — как мужчину, я имею в виду. О, она даже плакала… клялась, что любит меня. Но, увы, я не мог дать ей то, чего она хотела.
— И чего же она хотела?
— Мужа. — Ротуэлл потряс головой. — Спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. А я… — Он горько рассмеялся, — я был слишком молод и слишком высоко ценил себя, чтобы это понять. А потом в один прекрасный день мой брат предложил ей стать его женой. И она… она согласилась.
И хотя Камилла уже знала об этом со слов Ксантии, услышать обо всем из его собственных уст было совсем другое дело. Боль до сих пор разрывала ему сердце, заставляя его истекать кровью… она не могла этого не чувствовать. Он потерял единственную женщину, которую любил, и отнял ее его собственный брат, которого он уважал и любил. Они оба предали его — каждый по-своему.