Никогда не влюбляйся в повесу
Шрифт:
— Нет, — подтвердил Ротуэлл, вернув пачку денег на прежнее место. — Так что она вольна расточать свои милости кому ей нравится.
— И именно это она и делает, — игривым тоном ввернул Эндерс.
— Ах, дорого бы я дал, чтобы знать, что это за милости! — Валиньи шутливо поцеловал кончики пальцев. — Ну, раз так, милорд, значит, по-прежнему играем на деньги. Думаю, ваше золото мне не помешает. Ведь, судя по ее виду, миссис Эмброуз обходится весьма недешево.
— Готов поклясться, она стоит этих денег, — ухмыльнулся Эндерс, бросив в сторону Ротуэлла косой взгляд. — Если, конечно, сыщется любитель дам с лошадиными зубами.
Граф
— Надеюсь, сэр, говоря это, вы не имели в виду ничего оскорбительного? — невозмутимо холодным тоном осведомился он. — Мне бы очень не хотелось прерывать игру, чтобы договориться о встрече с вами на рассвете в гораздо менее приятной обстановке.
При этих словах Эндерс словно прирос к стулу.
— Если так, прошу меня извинить, — выдавил он из себя. — Ваша репутация… хм, и ваш бешеный нрав хорошо известны, Ротуэлл. Я бы сказал, ваша слава опередила вас. Но в отличие от вас миссис Эмброуз хорошо знают в столице. Все мы знаем ее уже много лет. Могу вас заверить, что сам я лично предпочитаю дам помоложе.
— Mais oui, это точно — намного, намного моложе. Если слухи не лгут, конечно, — насмешливо промурлыкал Валиньи. — Мне говорили, милорд отдает предпочтение совсем птенчикам, едва выпорхнувшим из детской. Впрочем, насколько я слышал, подобными вкусами отличаются многие мужчины.
Лорд Эндерс давно уже заслужил репутацию извращенца. Он был дородным, немолодым вдовцом с толстыми губами и еще более пухлыми, похожими на сосиски пальцами. Ротуэлл с первого взгляда почувствовал к нему антипатию, и со временем это чувство только усилилось.
Эндерс в упор посмотрел на графа, глаза его потемнели.
— Когда в карманах достаточно денег, мужчина без труда может получить все, что ему нужно, Валиньи, — проговорил он. — Уж вы-то должны это знать, как никто другой.
Валиньи в ответ снова рассмеялся, только на этот раз беззаботно, без прежнего напряжения в голосе.
Эту партию Ротуэлл каким-то чудом выиграл; казалось, удача снова повернулась к нему лицом, поскольку за первым выигрышем последовало еще несколько. Но от этого разговора у него во рту почему-то остался привкус желчи.
Внезапно Ротуэлла охватило неудержимое желание положить в карман свой выигрыш и уйти. Деньги в его глазах никогда не имели особой цены — а с годами и вовсе перестали его волновать. Но его вдруг почему-то с непонятной силой потянуло домой.
Увы, он заранее знал, что, вернувшись к себе, снова примется мерить шагами пустые, одинокие комнаты, где его никто не ждет, и очень скоро тоска и одиночестве вновь погонят его на улицу. Он опять будет изнывать от желания куда-то пойти… что-то сделать — лишь бы избавиться от терзающих его каждую ночь демонов.
Он снова подал знак лакею графа де Валиньи наполнить его бокал и усилием воли заставил себя расслабиться. Следующие несколько часов он не столько играл, сколько пил, решив, что с него довольно, и не желая вновь искушать судьбу, когда она повернулась к нему лицом. Калверт благоразумно решил выйти из игры, но остался сидеть возле карточного стола, потягивая портвейн. Зато сэр Ральф к этому времени был уже слишком пьян, чтобы почувствовать нависшую над ним опасность.
Вскоре азарт достиг того предела, когда игроки с лихорадочно трясущимися руками уже забывают обо всем. И если граф
Внезапно граф Валиньи сделал непростительную ошибку, прикупив восьмерку к имевшейся у него на руках даме пик и пятерке червей. Лорд Эндерс подсчитал свой выигрыш — две тысячи фунтов за один раз.
— Увы, моя темная королева подвела меня! — простонал граф. — О женщины! Такие ненадежные создания, вы согласны со мной, лорд Ротуэлл? Играйте, господа!
Игра продолжалась. В следующий раз всем пришлось прикупить по одной лишней карте. Через минуту сэр Ральф, когда настала его очередь ходить, внезапно запустил палец за воротник и судорожно рванул галстук, как будто ему не хватало воздуха. Типичный жест дилетанта, не сознающего, что этим он выдает себя. И, конечно, это движение не укрылось от острых глаз графа. Подобравшись, словно зверь перед прыжком, он тут же предложил вновь поднять ставки.
Сэр Ральф, рыгнув, уныло рассматривал свои карты.
— Ральф! — окликнул его Валиньи. — Вы пропускаете?
— Пропади все пропадом! — взревел тот, швырнув карты на стол. — П-перебор! Эх, и дурак же я! Нужно было остановиться еще в прошлый раз! — Воровато отведя глаза в сторону, он смущенно поерзал на стуле. — Знаете, друзья… я, п-пожалуй, п-пойду. На с-сегодня с меня д-достаточно.
Ротуэлл незаметно покосился на разбросанные по столу карты. Ральф не ошибся — у него действительно оказалось на руках двадцать три. Вдобавок лицо его позеленело до такой степени, что, казалось, его вот-вот вывернет прямо на стол. Валиньи добродушно пожал плечами, после чего, подхватив спотыкающегося гостя под локоток, выпроводил его за дверь и вывел в холл.
Теперь, когда Ральф убрался восвояси, граф явно занервничал — в глаза Ротуэллу бросились крупные капли пота, выступившие у него на лбу. Да, похоже, Валиньи позарез нужны были деньги, причем срочно. Однако рассчитывать, что он сможет их раздобыть, садясь играть с Эндерсом — да и с самим Ротуэллом, — было чертовски глупо с его стороны. И тот и другой были известны в столице как одни из сильнейших игроков. Не пройдет и часа, как они вдвоем пустят графа по миру, мрачно подумал Ротуэлл, мимоходом отметив при этом, что подобная мысль не доставляет ему ни малейшего удовольствия.
Собственно говоря, весь этот вечер оказался сплошным разочарованием. Он только попусту тратил время — какая несправедливость судьбы, не так ли? Что толку пускаться во все тяжкие — пытаться одурманить себя вином, продажной любовью или чем-то еще из бесчисленного множества порочных удовольствий, если они вначале доводят тебя до скотского состояния, а после заставляют понять, во что ты в итоге превратил свою жизнь?
Но найдись у него мужество быть честным с самим собой, мысленно продолжал Ротуэлл, ему пришлось бы признать, что эти поиски запретных удовольствий бессильны помочь ему забыть, в кого — или, вернее, во что он превратился. А спиртное уже не могло заставить его отупеть до такой степени, чтобы он перестал соображать.