Никогда тебя не отпущу
Шрифт:
– Он все еще опасен.
– А что, если он изменился?
То, как она это произнесла, смущает меня. В ее голосе – надежда, может, даже некоторое сомнение, как будто она не уверена, что мои тревоги реальны.
Я задумываюсь. Она знает, где он сидел, и могла писать ему или даже посещать его. Мне никогда не приходило в голову, что она может сделать что-то настолько важное, не сказав мне. Но она же подросток, и весьма любопытный.
– Ты общалась с ним? Если да, то ничего страшного, можешь рассказать мне. Я не расстроюсь.
Вообще-то
Она отрицательно качает головой.
– Мне просто жаль, что ты боишься его.
Значит, она его не боится. Мое сердце едва не рвется на части. Мне не нужно, чтобы она меня успокаивала, это моя работа – успокаивать ее. Но она не боится. Я замечаю это по ее лицу, а значит, она может допустить ошибку. Мне нужно, чтобы она была осторожной. Если Эндрю заметит трещину, он превратит ее в окно.
– Я не верю, что человек может изменить то, кем является по своей сути, – говорю я.
Не важно, сколько лет прошло, – он никогда не простит мне развода. Он зол, и, вероятно, у него сейчас множество проблем, он испытывает массу эмоций, выйдя на свободу. И это значит, что он неуравновешен.
Я представляю себе, как он передал то сообщение через своего адвоката, а потом, должно быть, сидел в своей камере, такой надменный и самодовольный, зная, что ему еще раз удалось меня провести.
– Понимаю, ты расстроена, – говорит она, вертя в руках перья. – Но знаешь, похоже на то, что, если бы он действительно был зол на тебя, он сделал бы что-нибудь еще. Не просто преследовал бы тебя, не в этом духе.
– Софи, посмотри на меня.
Она поднимает голову, наши взгляды встречаются.
– Твоему отцу нравилось меня запугивать. Дело не только в том, что он причинял мне боль. Его возбуждает мой страх. Он питается этим. Я надеюсь, что теперь он уберется к черту, что он добился своего, но мы должны смотреть в оба. Ты же скажешь мне, если где-либо увидишь его, да?
Она кивает:
– Ага.
Затем Софи поднимает свое перо и снова начинает рисовать. Я наблюдаю за ее пальцами. Они кажутся нерешительными, неуверенными, но я не знаю, не придумала ли я себе это. Штрихи становятся более четкими, выражение ее лица смягчается, а тело расслабляется. Я опускаюсь на подушку.
Все будет хорошо. Мы вместе пройдем через это, как проходили всегда.
Глава 7. Линдси
Сентябрь 2003 г.
– Папочка снова припарковал грузовик в почтовом ящике.
Софи стояла у окна, все еще в розовой ночной рубашке в стиле Барби, прижимаясь лицом и руками к стеклу.
Я встала рядом с ней. Деревянный столбик торчал из-под передней шины, дерево раскололось, наш веселый красный металлический почтовый ящик почти лежал на лужайке. Когда это произошло впервые,
– Ну же, малыш. Я включу тебе телевизор, хорошо?
– Когда папа встанет?
– Скоро.
Я взглянула на часы. Нельзя было позволять ему спать слишком долго – он любил проводить воскресные утренние часы с Софи, но мне так нравились тишина и спокойствие. Это была тяжелая неделя. Он потерял нескольких работников, возникли проблемы с лицензиями, да еще и цену по другому проекту ему перебили.
Софи вспрыгнула на диван, зарылась под одеяло.
– Мамочка, можно мне молока, пожалуйста?
Она выговаривала «маляко» – это всегда вызывало у меня улыбку. Эндрю полагал, что следует ее поправлять, когда она неправильно произносит слова, но наедине с ней я этого не делала: мне хотелось, чтобы она подольше побыла ребенком. На той неделе она стала ходить в садик, только на полдня, но я ужасно скучала по ней и все время смотрела на часы, ожидая, когда настанет время за ней идти.
Я принесла ей молока, поставила стакан на журнальный столик. Софи, кувыркаясь в диванных подушках, нашла мой серебряный браслет.
– Ох, нет, мамочка! Он сломан!
– Все хорошо, малышка. Он просто соскользнул с моей руки. – Я улыбалась и сохраняла бодрый тон. – Спасибо, что нашла.
Я взяла у нее браслет и спрятала его в карман халата. Синяк был не очень большой, должен сойти за несколько дней, но придется носить одежду с длинными рукавами. Мне следовало помнить: я должна была написать ему сообщение после обеда, чтобы он знал, что все в порядке. Но я просто забегалась – водила Софи на день рождения, а перед тем пекла пирожные…
Я налила кофе в кружку, которую Софи сделала для Эндрю на день отца, – темно-синюю, раскрашенную беспорядочными мазками, – и понесла ее в гостиную. Проходя мимо комнаты Софи, я мельком взглянула на старинную белую колыбель. Вспомнилось: когда Софи только родилась, Эндрю сидел и часами качал ее, менял ей памперсы без всякого гримасничания, смотрел на нее с умилением, когда она фыркала и ворчала. Он приходил с работы с молочными коктейлями или свежим хлебом из пекарни, густо намазывал его маслом и кормил меня с рук. Он был так счастлив в то время.
Я бесшумно вошла в нашу спальню, поставила кофе на тумбочку. Он не шелохнулся, и я направилась в ванную. Там я почистила зубы, едва повернув при этом кран, чтобы вода не шумела. Затем я поискала взглядом косметичку. Несколько раз, возвратившись из города, я обнаруживала, что косметичка лежит не на своем месте, содержимое ее оказывалось в полном беспорядке, и одежда в ящиках была сложена кое-как, как будто он что-то там искал. Когда я осторожно спросила его об этом, то он обвинил меня в паранойе. Теперь я внимательно следила за подобными вещами.