Никого над нами
Шрифт:
– Какой знак?
– уточнил Томас.
– Княжий.
– И что?
Святослав покачал головой, удивляясь его непонятливости.
– Купец мимо поплывет - знак увидит и к берегу пристанет.
– Зачем?
– Так знак же…
– Какой?
– Княжий.
Томас озадаченно потерся щекой о плечо.
– И что?
Святослав тяжело вздохнул. Ох уж эти немцы и всякие франки с англичанами - вроде ученые, а очевидных вещей не понимают…
– Ну разве купец может княжий знак пропустить? Ему ж в этой земле потом никакой торговли не будет.
Томас непонятливо моргнул.
– То есть, увидя знак, каждый купец обязательно должен пристать?
– Ну
– И поинтересоваться, что хочет князь?
– Княжий муж, - поправил его Святослав.
– То есть тот, кто княжеским доверием облечен.
– И что?
– И исполнить его повеление.
Томас вновь озадаченно потерся щекой о плечо.
– А если тот, скажем, повелит отдать ему весь товар?
Святослав задумался.
– Ну… такого не припомню, а вот как-то воевода Чигирин повелел одному бухарину весь товар на берег выгрузить, а на лодьи его дружину загрузить и полным ходом двигать обратно вниз. Так тот и слова не сказал. Все исполнил.
Томас содрогнулся, представив, какие убытки понес тот купец. Да уж… земля беспредела! Не то, что в цивилизованных…
– А князь ему потом за весь брошенный товар все убытки возместил, да еще дозволение дал торговать три года беспошлинно, - закончил Святослав, оборвав размышления Томаса.
– Князь на то и поставлен, чтоб в этой земле никому обид и разору не было… а воевода Чигирин как раз Дедерю-Кощея тогда гнал, что с низовьев поднялся и принялся купеческие караваны зорить. И с помощью бухарина того нагнал-таки татя. И ватагу его побил, а самого Кощея в Киев в цепях привез.
Томас растерянно пожевал губами. Как это русс говорил: со своим уставом в чужой монастырь…
Купеческий караван они дождались этим же вечером. Он состоял из шести лодей, на которых было достаточно вооруженных людей. К княжьему знаку они приближались с некоторой опаской, но, поняв, что под знаком действительно княжьи мужи, купец споро приказал скинуть сходни и безропотно позволил не только подняться на лодьи дюжине вооруженных путников, но и завести лошадей. Он как будто был даже несколько раздосадован, что места хватило и ничего из товара не пришлось бросить на берегу…
На лодьях плыли почти неделю. За это время им навстречу прошло на парусах или веслах не менее двух с половиной десятков караванов. Действительно, реки в этой земле были настоящими торговыми дорогами. Да еще такими оживленными…
– И скоро этот твой Киев-городок?
– осведомился Томас утром шестого дня.
Его уже окончательно утомили эти бесконечные расстояния. То, что в цивилизованной стране считалось бы другим краем света, в этих диких варварских землях называлось "рукой подать".
– Да сейчас, только за мыс завернем, - отозвался Святослав.
Томас недовольно вздохнул. Вот всегда так у них - за мыс завернем, увал перевалим, лесок обогнем. Короче, "две версты с гаком, а в том гаке еще десять верст…". Додумать дальше Томас не успел. Вытаращив глаза, он изумленно уставился на огромный город, который раскинулся у реки, медленно несущей свои воды. Да уж, ничего себе городок! В речном порту небо застилал лес мачт. Кораблей здесь было едва ли не более, чем в Портсмуте или Ливерпуле. А сам город окружало три стены. Подумать только - три стены! Пусть и из дерева - в цивилизованном мире лишь Рим и Константинополь имели три стены. Даже императорские столицы довольствовались лишь одной, или, если считать стены замков, каковые имелись не во всех городах, - двумя. А тут три! И где - в обычном заштатном городишке! Что же тогда он увидит в их столице?..
На холме, что был ближе всех к излучине реки, у которой раскинулся город, высились стены и башни герцогского или, скорее, княжеского замка. Его стены и башни также были изготовлены из дерева, но, как позже выяснилось, оказались едва ли не более прочными, чем каменные, поскольку представляли собой четыре ряда дубовых стен, промежутки между которыми был плотно забиты камнями и землей. Причем сверху обычно укладывали самые большие камни, и если таран разбивал первый ряд бревен, на него, ломая всю конструкцию, обрушивались верхние камни первого промежутка. Нападающим это приносило не слишком много выгод, ибо впереди было еще три ряда бревен и два ряда камней и земли. А подход к уже сделанному пролому оказывался засыпан обвалившимся наполнением первого ряда и перекрыт сломанным тараном… Толщина таких стен доходила до сорока саженей - величина по всем меркам просто чудовищная - и уж нигде не была менее двадцати. А еще если учесть, что воевали здесь, как правило, в зимнее время, в каковое на стены и валы намораживали ледяной панцирь до двух-трех саженей толщиной, то становилось вполне понятно, почему, несмотря на обилие дерева, тараны здесь так и не прижились. Толку от них было мало.
Все это Томасу поведал, довольно улыбаясь, Святослав. А бывший студиозус только зачарованно кивал, пялясь на огромный город, на сверкающие золотом маковки десятков церквей, на нарядные крыши палат и домов, затейливо украшенных искусной резьбой и буквально одетых в кружево террас, лесенок, мостков и крылечек… И не понимал, как можно считать Святослава и его народ отсталым и варварским…
На пристань Томас спрыгнул вслед за товарищем, когда еще не успели подать на лодью трап. И тут же толпа обступила, закрутила, затормошила его, ударив в уши шумным гомоном, а в глаза - пестротой лиц, среди которых встречались и смуглые, и белые, и даже черные как уголь, и широконосые, и с носами прямыми и с горбинкой, и рыжие, и русые, и чернявые…
– Шелк, а-атличнейший шелк, уважаемый! Недорого…
– Ковры, персидские ковры!..
– Рыба, рыба!..
– Сбитень, холодный сбитень!..
– А вот кожа, отличной выделки!..
– Оружие, дарагой! Кинжалы, сабли… Настаящая дамасская сталь!..
– Полотно, белоснежное полотно из отличного льна!..
– Пенька, пенька…
– Агх!
– послышалось сбоку, и Томас кубарем полетел на деревянную мостовую порта-торжища.
Больно приложившись плечом, он сердито развернулся и… в ужасе замер. О господи! Они-таки настигли его. И нет никакой надежды спастись…
Прямо перед ним, злобно скаля клыки, выступающие из-под нижней губы, стоял орк. А за его спиной маячил еще целый десяток. Томас судорожно сглотнул и, затравленно поведя глазами, прижал мешок с кошелем к свой груди. Сейчас настанет его последний час…
– Хыг, - булькнул орк и кубарем покатился по бревенчатой мостовой.
А Святослав, только что засветивший ему в левую скулу, поднял кулак и грозно потряс им вослед:
– Не озоруй! Не у себя дома…
Томас охнул и зажмурился, не в силах смотреть, как орки сейчас исполосуют храброго русса своими огромными топорами… Однако, к его изумлению, ничего такого не произошло. Орки, конечно, недовольно заворчали, но ни один из них не ухватился за топор. И даже тот, кого Святослав сбил с ног, сел, подвигал челюстью, сплюнул на мостовую, а потом хмыкнул и, кивнув своим, двинулся куда-то в глубь торжища.