Никола Тесла. Изобретатель тайн
Шрифт:
После длинной паузы, вволю накурившись и проветрив комнату, он добавил:
— Даже самых неестественных…
После чего старик надменно замолчал.
Мы, потомки, переглянулись. Дальше этого двусмысленного заявления старик пойти не отважился, так что о конкретике можно забыть.
О лицемерный, забавно стыдливый XIX век!
Мы медленно потянулись кто к двери, кто к окну, чтобы выскользнуть через оставленную щель в наш родной, свободолюбивый, разучившийся краснеть XXI век.
Остановил
— Назад!!! Слушать и не перебивать! Изложить этот момент в той редакции, в которой я сейчас продиктую.
Ваше право, господин изобретатель! Насчет интима мы сами что-нибудь допишем. Роман все-таки не монография…
— Готовы?
Потомки кивнули.
— Когда Т. К. и Джонсон принесли стулья и мы расселись, Мартин принялся расписывать мои успехи в области овладения электрической энергией. Затем намекнул, что было бы неплохо, если бы в «Сенчури» появилась статья о его протеже.
Джонсон как истинный американец ни словом, ни взглядом не выказал особого интереса и предложил Мартину пообедать вместе.
— Почему бы не взять с собой этого мрачного венгра? — предложил он. — Ведь вы венгр? Нет? Жаль. О’кей, пошли в ресторан, там и поговорим насчет статьи.
«Мрачным венгром» меня окрестили досужие журналисты после выставки в Чикаго. В ресторане я попытался втолковать Джонсону, что я не венгр, а серб, и сравнительно веселый серб, если не красть у меня изобретения.
— Это неважно, — с американской простотой заявил хозяин кабинета. — Серб, венгр, главное — чтобы не Дракула.
Такого рода снисходительное пренебрежение составляет часть американской натуры, и не самую лучшую ее часть. Кстати, эта шутка была наименее американской из тех, с которыми мне пришлось столкнуться в Штатах.
Во время обеда мы разговорились, и я почувствовал симпатию к Джонсону. Я рассказал о встречах с сэром Уильямом Круксом и о его спиритических опытах. Мы с Мартином тут же получили приглашение на Рождество.
Старик надолго задумался.
— О чем это я? Ах да, о женщинах… Напишите так: «Удивительно, почему с женщинами, которые мне нравились, я никак не мог перейти к близости, в то время как со случайными знакомыми это происходило сплошь и рядом».
— Неправда, — возразил один из потомков.
— Это вас не касается! У нас контракт — я представляю доказательства, что являюсь инопланетянином, вы не лезете в мою личную жизнь. У Кэтрин был силен материнский инстинкт, и очень скоро она распространила на меня заботу, которой я не мог пренебречь, тем более обмануть.
Так бывает…
Пишите: «..И день, и месяц, и год мы с нежностью смотрели друг на друга, и чем дольше длилось знакомство, тем труднее нам было переступить через горы условностей, недомолвок, недопониманий, через дружбу с Робертом. Впрочем, я не жалею. В те годы, как уже было сказано, меня влекла другая стезя. Мне казалось, что еще немного, еще чуть-чуть, и возможность передачи энергии без проводов обретет зримые, конструктивно оформленные черты».
Поправлять не надо.
— Это было забавное время. Я стал моден, многие знаменитости считали за честь иметь знакомство со мной. Я предупредил — не поправлять! Среди этой назойливой, прилипчивой толпы настоящих друзей было всего несколько. Их можно пересчитать по пальцам, и прежде всего Роберт и его жена.
На праздничном обеде Кэтрин, рыжеволосая, как все ирландки, упрекнула меня в невнимании к своему здоровью.
— Вы слишком много трудитесь, мистер Тесла, вам следует отдохнуть, — объявила она. — Вы чрезмерно бледны. Вам надо лучше питаться. Давайте начнем прямо сейчас. Обильное рождественское угощение еще никому не приносило вреда.
Я поблагодарил и ответил, что с юности привык обходиться самым малым.
— Мне все приносят в лабораторию. Там я обычно и ночую. Знаю, мои силы на исходе, но мне нельзя прекращать работу. Мои эксперименты так важны, так прекрасны и удивительны, что мне порой бывает трудно найти минутку, чтобы поесть, а когда пытаюсь уснуть, в голове по-прежнему вращаются роторы, замыкаются контакты, разряжаются резисторы. Видимо, судьба распорядилась так, что я буду вертеться как белка в колесе, пока не упаду замертво. Уверяю, моя лаборатория — это самая забавная лаборатория на свете. Если желаете, можете убедиться. На десерт.
Это предложение было встречено восторженными аплодисментами. Тут же был вызван экипаж, и вскоре Джонсоны в первый раз переступили порог «пещеры мрачного венгра».
— Приготовьтесь к сюрпризам, — предупредил я их.
Комната, в которой мы очутились, была невелика, каких-нибудь двадцать пять футов. В одной из стен были прорезаны два больших окна, полуприкрытых тяжелыми черными шторами. Мои лаборатории всегда были полны самых удивительных приборов, которые приводили в восторг многочисленных посетителей, особенно в то безмятежное время, когда я не испытывал нужды в долларах.
Их невозможно описать.
У меня хранились особого рода катушки, многочисленные прозрачные трубки и стеклянные колбы самых причудливых очертаний. По полу и потолку, а также по стенам тянулись кабели. В центре на громадном круглом столе, покрытом широкими полосками черной шерстяной материи, покоилось динамо. С потолка на шнурах свисали два больших коричневатых шара восемнадцати дюймов в диаметре. Изготовлены они были из меди и для изоляции сверху покрыты воском — с их помощью я создавал электростатическое поле большой напряженности.