Николай и Александра
Шрифт:
Попытка царской семьи попрощаться с солдатами 4-го лейб-гвардии Стрелкового полка дорого ей обошлась. В январе, когда выпало много снегу, император, его семья, свита и некоторые солдаты охраны в течение десяти дней сооружали во дворе ледяную гору. Жильяр так описывал это событие: «Мы с князем Долгоруковым поливали сегодня ледяную гору. Мы принесли тридцать ведер. Было так холодно, что вода замерзала, пока мы ее носили от крана в кухне до горы. Наши ведра и гора „дымились“. С завтрашнего дня дети могут кататься с горы».
Алексей, Анастасия и Мария Николаевны придумывали забавы – скатывались с горы, падали в снег и с громким смехом кувыркались в сугробах. В начале марта государь и императрица поднялись на ледяную гору, чтобы взглянуть на отъезжающих солдат 4-го полка. Солдатский комитет заявил, что если в них кто-то выстрелит с улицы, комитету придется нести ответственность. Поэтому
Новые охранники, присланные из запасных батальонов, расквартированных в Царском Селе, были еще молодые люди, распропагандированные революционерами. Многим из них доставляло удовольствие досаждать узникам. На качелях великих княжон они вырезали площадные слова. Первым их «художество» обнаружил Алексей Николаевич, но, прежде чем цесаревич успел изучить надписи, отец снял сиденья. После этого солдаты стали развлекаться тем, что рисовали непристойности и писали бранные слова на заборе, рассчитывая, что великие княжны непременно увидят их.
В продолжение всей зимы Кобылинскому приходилось вступать в конфликты с солдатами. Причины были как финансового, так и политического характера. Приехав в Тобольск, полковник имел при себе значительную сумму денег, из которой ему следовало оплачивать столовые расходы царской семьи. Из этого же источника шло жалованье прислуге. Что же касается содержания караульных, то эти средства должны были выделяться Временным правительством по особой статье. После захвата власти большевиками средства эти перестали поступать, и Кобылинскому пришлось платить из средств, находившихся в его распоряжении. Когда деньги кончились, Кобылинский достал денег на содержание царя и его семьи под вексель за своей личной подписью и подписями Татищева и Долгорукова. Находившийся в Петрограде граф Бенкендорф обращался в правительственные учреждения с просьбой об ассигновании средств на содержание государя и его близких. Когда стало известно о стесненных обстоятельствах, в которых оказался царь, отовсюду посыпались предложения о финансовой поддержке царской семьи. Один иностранный посол, не назвавший себя, ассигновал сумму, которой должно было хватить на полгода. Известный русский деятель предложил еще большую сумму. Графу Бенкендорфу удалось получить 200 000 рублей. Деньги эти он послал в Тобольск, но они, к несчастью, попали в чужие руки.
«Пришлось жить в кредит, – рассказывает полковник Кобылинский. – Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше „не верят“, что скоро и отпускать в кредит больше не будут». Но в это время один тобольский купец, симпатизировавший царю, пожертвовал еще 20 000 рублей. Дело кончилось тем, что Кобылинский получил телеграмму, следующего содержания: «С 1 марта Николай Романов и его семейство должны быть переведены на солдатский паек, и каждый из членов семьи будет получать по 600 рублей в месяц, отчисляемых из процентов с их личного состояния». «До настоящего времени, – отмечал Жильяр, – все расходы оплачивались государством. Придется, следовательно, вести хозяйство всего дома на 4200 рублей в месяц, раз семья состоит из семи человек». Рубль в то время имел приблизительно лишь пятую часть своей нарицательной цены. Императрица, которой пришлось столкнуться с проблемами экономики, обратилась к Жильяру с просьбой помочь ей в расчете семейного бюджета. «Государь, шутя, объявил нам, что раз все назначают комиссии, он тоже назначит комиссию для ведения дел общежития. Она будет состоять из генерала Татищева, князя Долгорукова и меня, – вспоминал швейцарец. – Мы „заседали“ сегодня днем и пришли к заключению, что надо сократить число прислуги. Это нас огорчает: придется уволить 10 служащих, у многих из которых семьи при них в Тобольске. Когда мы объявили это решение Их Величествам, мы увидели, какое огорчение оно им причиняет: надо будет расстаться со слугами, преданность которых приведет их к нищете».
Самозваные хозяева ввели строгий режим для царя и его семейства. Из рациона сразу же были исключены масло, кофе и сливки. Узнав об этом, местные жители стали присылать царственным узникам яйца, сласти и прочую снедь. Гостинцы эти императрица назвала «даром, ниспосланным Небом». Размышляя о русской натуре, Александра Федоровна писала: «Странность в русском характере – человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим».
Иногда тобольским узникам казалось, что они живут на какой-то далекой планете – одинокие, заброшенные, беспомощные. «Сегодня воскресенье на Масленице, –
Глава тридцать третья
«Хорошие русские люди»
«Вырваться из плена…» Эта мысль все чаще занимала умы узников губернаторского дома. Разве Керенский не обещал царской семье безопасность? Разве не уверял, что в Тобольске ей придется провести одну только зиму? «Оттуда, полагали мы, можно будет отправить их всех за границу через Японию. Судьба распорядилась иначе», – писал впоследствии Керенский.
Не доверяя обещаниям Керенского, еще до большевистского переворота некоторые русские тайно готовили освобождение императорской семьи. В Москве и Петрограде существовали располагающие достаточными средствами мощные монархические группировки. Все упиралось не в финансы, а в наличие четкого плана и координацию действий. Дело осложнялось тем, что государь поставил условием не разлучать членов семьи. Вывезти же одновременно несколько женщин и болезненного мальчика оказалось бы непросто. Понадобились бы лошади, провиант и верные солдаты. Летом потребовались бы экипажи и лодки, зимой – сани и, возможно, поезд.
Вскоре после вывоза царской семьи в Тобольск ряд монархических организаций начали направлять туда своих представителей. Среди них находились и бывшие офицеры. Под вымышленными именами они поездом приезжали в Тюмень, а оттуда пароходом добирались до Тобольска. Таинственные гости с холеными бородами и явно петроградским произношением быстро находили общий язык с состоятельными тоболяками – купцами и торговцами. Они говорили туманные фразы по поводу царской семьи, давали неопределенные обещания и, ничего не сделав, внезапно исчезали. Связаться с императорской семьей поначалу не составляло труда. Слуги и приближенные государя свободно входили и выходили из губернаторского дома, передавая письма, посылки и подарки. Но, обнаружив, что их пытаются провести, конвойные возмутились. Особенно неуклюжей была попытка обмана со стороны Маргариты Хитрово, фрейлины государыни Александры Федоровны. По своей воле она приехала из Петрограда, чтобы разделить ссылку с царской семьей. В Тобольск она привезла пачку писем, зашитых в подушку. По приезде ее обыскали, и из подушки высыпались письма. Содержание их было безобидным, но караульные устроили скандал, после чего доступ к царской семье затруднился.
Главным затруднением для увоза семьи оказалось отсутствие координационного центра. Многочисленные монархические группы действовали порознь и косились друг на друга. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, решив взять дело спасения сына и его близких в свои руки, направила к Тобольскому епископу Гермогену офицера, чтобы искать у него помощи. «Владыко, – взывала она в письме, – ты носишь имя святого Гермогена, который боролся за Русь, – это предзнаменование. Теперь настал черед тебе спасти Родину». Аналогичные намерения провозгласили и члены петроградской группы, некогда близкие к Распутину и Вырубовой. Считая императрицу своей покровительницей, они пожелали, чтобы им указали лицо, которое сможет направлять их усилия для спасения семьи. Граф Бенкендорф и ряд бывших государственных деятелей сделали многое, чтобы собрать нужные средства. Действуя порознь, они тратили понапрасну силы в денежных заботах и спорах о том, на кого возложить почетную обязанность спасти царскую семью.
Такой лидер появился в лице Бориса Соловьева. Обосновавшись в Тюмени, он держал в своих руках нити, связывавшие его со всеми группами, стремившимися спасти царя и его семью. Ко всему, его рекомендовала сама государыня. На то у нее была веская причина: он приходился зятем Григорию Ефимовичу.
Авантюрист Б. Н. Соловьев, сын казначея Святейшего синода, получивший образование в Берлине, был личным секретарем одного немецкого туриста, отправившегося в путешествие по Индии. Добравшись туда, Соловьев бросил своего патрона и поступил в теософскую школу, основанную его землячкой, мадам Блаватской. В продолжение года он изучал теорию и практику гипноза.