Николай II (Том II)
Шрифт:
Плевицкая любила петь для Николая Александровича и Александры Фёдоровны. Как только она получала приглашение от них через министра Двора графа Фредерикса, она отменяла или переносила свои концерты – в какой бы аудитории слушателей они ни были объявлены или какая бы неустойка ей ни грозила. Её привлекал не царский подарок, который она всегда получала после камерного вечера во дворце, но искренняя и горячая любовь и внимание царя, царицы и следовавших их примеру Детей ко всем проявлениям русского национального искусства – в музыке ли, или архитектуре, народной одежде или интерьере. Нравилась Дёжке и добрая атмосфера взаимного уважения и любви в этой Семье, где было много детей, хорошо воспитанных, мягких и душевных – вовсе не таких, каких она встречала в великокняжеских или аристократических домах…
Как всегда, концерт Плевицкой в Александровском
После лёгкого ужина с Царской Семьёй, во время которого курская крестьянка и беглая послушница женского монастыря Надежда Плевицкая чувствовала себя непринуждённо, как дома, была подана придворная карета. На прощанье Александра Фёдоровна попросила Плевицкую выступить с благотворительными концертами в госпиталях, шефами которых были она и старшие Дочери. Дёжка с радостью согласилась…
Детей, с восторгом вспоминавших песни Плевицкой, отправили спать, а Ники и Аликс вернулись в гостиную, к камину, в котором уютно бегали по берёзовым поленьям языки светло-оранжевого пламени. Для Ники настал момент сообщить жене приятное для себя и огорчительное для неё известие.
Он вынул из внутреннего кармана сложенный листок телеграммы Николаши, медленно развернул его и протянул Александре. Женским чутьём Аликс уже давно, с того момента, когда он неожиданно вошёл в гостиную, угадала, что он получил какое-то долгожданное сообщение из Ставки, а когда он передал ей листок дешифрованной депеши, поняла, что это – приглашение на фронт.
– Мой дорогой, будь очень осторожен со своим дядюшкой! – мягко сказала она.
Ники нисколько не удивился тому, что она, не читая, знала, что стоит в депеше. Провидение Александрой того, что должно было происходить с ним, становилось для Государя привычным, и он иногда позволял себе игнорировать её предупреждения, хотя и убеждался потом, как она была права.
– Аня и Лили рассказывали мне, что Милица и Стана успешно дирижируют из Киева кампанией по повышению его популярности в обществе… – сдержанно продолжала Аликс. – Даже после трагедии с армией Самсонова, в которой виновата была Ставка, «черногорские галки» наняли писак, оправдавших потоки русской крови «спасением Франции», и никто не вспомнил, что Францию следовало бы спасать победами, а не поражениями русского оружия… Смотри, Ники, чтобы Николаша не отодвинул тебя и не стал во мнении народа выше тебя, как он пытался это сделать, подписав своё первое Воззвание к полякам и обещая им то, что собирался дать ты, – возрождение Польши, свободной в своей вере, языке, самоуправлении… А скипетр русского царя, под которым должно произойти объединение нынешних трёх частей Польши – российской, германской и австрийской, – это намёк на него самого, подписавшего это Воззвание… Кстати, откуда вообще появился текст этого Воззвания и почему под ним стоит его, а не твоя подпись, – ведь весь тон этого документа приличествует лишь самодержцу, а не Главнокомандующему армией? Не правда ли?..
– Да, Солнышко! – согласился царь. – Я сам приказал Сазонову подготовить такой текст… Он приносил его мне, и я в принципе одобрил его… но, ты знаешь, теперь и в общегражданских делах требуется санкция Верховного Главнокомандующего. Сазонов отправил текст в Ставку, чтобы Николаша тоже почитал его и сообщил своё мнение…
Александра уловила в оправданиях Ники нотку сожаления и сомнения. Она не хотела вызывать у мужа впечатления, что пытается им руководить, и поэтому построила свой вопрос таким образом, будто хочет понять сама, как же это вышло, что поставлено имя великого князя на первом громком документе большой политики, где должна стоять подпись самого Государя?.. Ведь это Воззвание вызвало настоящую бурю в обществе в пользу власти, и не только среди поляков в России, но и среди союзников. Самым спокойным голосом она спросила:
– Россия выдала полякам вексель, подписанный великим князем, хотя платить по нему придётся Императору, да к тому же не сейчас, а после войны… Что это? Уловка, чтобы потом не дать то, что обещано? Но ведь это не в твоих принципах, Ники!.. Я не могу понять этого!..
– Видишь ли, дорогая… – решил разъяснить ситуацию Государь, хотя прекрасно понял сомнения Аликс и сам, ещё раньше, но уже после подписания Николашей этого манифеста, решил, что не надо было поддаваться на уговоры Сазонова, Горемыкина и Маклакова, которые
Горемыкин и Маклаков, как русские националисты, всегда враждебно относились к восстановлению Польского государства, которого желал Николай, и поэтому противились подписанию им какого-либо многообещающего документа. Теперь, после вопроса Аликс, в голове Государя снова пронеслись все сомнения, которые тогда охватили его и усилились ещё больше после появления Воззвания, вызвавшего грандиозный энтузиазм не только у поляков в России, но и отозвавшегося мощным эхо в Галиции, у познанских поляков, в Лондоне и Париже… Только сейчас он окончательно понял, что Сазонов вёл с ним недостойную игру в пользу дяди Николаши, и первая, кто уловил это – была Александра. Её женское чутьё оказалось сильнее его политического опыта. С одной стороны, это было немного обидно, но с другой – позволяло ему теперь рассчитывать на неё в некоторых государственных делах во время его отлучек из Петербурга в действующую армию, которые, как он надеялся, станут теперь регулярными.
– Дорогая, я сам принял решение о том, чтобы Воззвание подписал Николаша… – потёр свой правый ус Государь, задумался и через мгновенье добавил: – Мы долго совещались с Сазоновым, Горемыкиным и Маклаковым… Но теперь я сожалею, что не поставил свою подпись, – кажется, ты справедлива в своих сомнениях… Надо было бы обсудить это и с тобой заранее…
– Ники, те права, которые получил твой дядя как Верховный Главнокомандующий, очевидно, вскружили ему голову… – уже более твёрдо стала выражать своё беспокойство Александра. – Мой секретарь, граф Ростовцев, принёс мне как-то и другие воззвания и приказы, подписанные Николаем Николаевичем… Я читала, например, его второе Воззвание – «К русскому народу…». Но он не имеет права писать так, словно он Русский Царь! Будь осторожен с ним, не поддавайся на его уговоры, не прославляй его в своих встречах с офицерами… Ах, я совсем забыла, – вдруг спохватилась царица, – Аня сообщила мне кое-что о салонных разговорах… И тётя Михень, и в салоне у Зины Юсуповой – очень довольны тем, что Николай Николаевич даёт распоряжения и назначает своих людей на высокие посты в таких ведомствах, которые ему, как Главнокомандующему, совершенно не должны подчиняться!.. Не правда ли, это говорит о многом?..
Милый, я знаю, что если ты кого-то любишь, то не скрываешь этого… – заботливо добавила Александра. – Ты ему уже дал очень много – он стал в Империи вторым человеком после тебя… Но помни русскую пословицу: не сотвори добра и не получишь зла! «Черногорские галки» не позволят ему отвечать тебе любовью, которую ты заслуживаешь, даже если бы он и испытывал её к тебе!.. Но он – старый лицемер и эгоист!.. Только вспомни, как он подвёл тебя в 1905 году!.. Но довольно об этом, мой голубчик!.. – взмахнула Аликс рукой, словно отбрасывая тяжёлые мысли. – Как жаль, что ты уезжаешь!.. Я буду много, много молиться за тебя!..
…Состав из восьми синих лакированных вагонов с золотыми двуглавыми орлами на дверцах, в котором Государь отправлялся на Ставку, покинул станцию Александровская спустя час после свитского. Решено было, что только на последнем перегоне до Барановичей царский поезд выйдет вперёд, чтобы Верховный Главнокомандующий с некоторыми чинами своего штаба могли на перроне вокзала встретить Государя и сопроводить его в сосновый лес подле города, где на специальном рельсовом пути стоял поезд великого князя. Верховный Главнокомандующий так и жил со своей свитой в этом поезде и столовался в своём вагоне-столовой с генералами, штаб-офицерами и иностранными представителями, а рядом, в бараках, занимались чины Ставки. Для поезда Государя был проложен в том же лесочке за два дня рельсовый путь рядом с великокняжеским.