Никто, кроме нас!
Шрифт:
– Сар! – дежурный офицер-связист, отдав честь, вытянулся перед командиром АУГ. Старший контр-адмирал Донован Динэм, опустив бинокль, взглянул на офицера. – С эсминца «Уиггинс» сообщают – пробоина в правом борту, размеры определить не представляется возможным, крен достиг двадцати двух градусов и остановлен, но в трех помещениях продолжается пожар; убито семеро, получили ранения три человека… С крейсера «Крэнстон» сообщают – пожары на палубе в нескольких местах, выведена из строя носовая артиллерийская установка, повреждена командная рубка… погибло три человека, ранено – двенадцать… среди убитых – командир крейсера кэптэйн Мандзони…
– На авианосце значительных повреждений и погибших нет, – вмешался командир авианосца. – В пяти местах незначительные пожары, но уничтожен истребитель-штурмовик и выведен из строя аэрофинишер… Совершенно непонятно,
– Это не важно, – сказал Динэм, и все вокруг обернулись к нему с недоумением: что говорит адмирал? – Это не важно, джентльмены… – он снял фуражку и вытер лоб носовым платком. – Неужели вы не понимаете, что это не важно? – Он повысил голос: – Атакованы корабли флота США! Нашим кораблям нанесены повреждения! Впервые с сорок пятого года поврежден АВИАНОСЕЦ!!! Мы сбили двадцать шесть русских самолетов, не дав им пробиться в ордер! Нами разгромлен и пущен на дно Черноморский флот противника! А теперь – мы даже НЕ ЗНАЕМ, КТО НАС АТАКОВАЛ! – выкрикнул Динэм. – Так какая, к черту, разница…
– Еще… простите, сэр… – офицер связи робко протянул адмиралу кусок ткани, привязанный к свинцовой плашке, сплющившейся при падении. – Это было найдено на палубе недалеко от места одного из пожаров…
Динэм, коротко хмыкнув, развернул на руках черную ткань. На ней зазолотились ровные буквы.
– Кто-нибудь знает русский, джентльмены? – обратился он к остальным и передал вымпел козырнувшему молодому офицеру.
Во вновь наступившей тишине тот прочитал – и его голос показался всем страшно громким:
– «Господь над нами! Правда с нами! Россия за нами! А вам сатана будет рад – пизду…те с нашей земли в ад! Так вам пишут казаки с Кубани-реки, да и братья их терцы подсыпали вам на хер перцу. Писать кончаем, числа не знаем, а день у нас посветлей, чем у вас – с тем поцелуйте в жопу нас!» Тут ругательства, сэр…
– Переведите… – начал Динэм.
Бронзовый гром расколол ночь.
На «Крэнстоне» взорвался боезапас носовой башни – огонь по шахте спустился до носового погреба. Над эскадрой с визгом и воем полетели в разные стороны снаряды…
…Стоявший на коленях на скальном выступе седой человек молился. Молился и плакал, глядя на пожар в бухте, слыша грохот взрывов…
Еще недавно он был молодым и имел имя, дом, большую семью в абхазском селе недалеко от Сухуми. Он помнил, как в море появились серые силуэты. А потом пришедшая ночь окутала мир и его память. В ночи пылал огонь и кричали женщины и дети. И этому не было конца, и он бился головой о камни, чтобы прогнать ужас…
Он не помнил, сколько скрывался в скалах, глядел на серые призраки в море и молился… молился… молился… Молился истово, шептал слова, заученные с детства и не растаявшие в черной огненной круговерти.
И сегодня его услышали! Он видел – господни ангелы покарали убийц! Он видел! Серебряными тенями пронеслись над скалами их крылья – и огонь вернулся туда, откуда вышел, и охватил морские чудища… А крылья мелькнули вновь – и он услышал в небесах пение.
Значит – есть надежда, и он должен рассказать всем, всем! Он пойдет туда, где живут люди! Он скажет им – не надо бояться! Он скажет им – Господь с нами! Он видел! Он знает! Он скажет!..
…Человек шел в горы. Впервые за последние дни его поступь была твердой, а спина – прямой.
Почти крыло в крыло три мотопланера летели между скал.
Сашка Радько, сидя на растяжке и повиснув над свистящей ночью, заклеивал дыру в правой плоскости и распевал:
Время идет – не видать покаНа траверзе нашей эрыЛучше занятья для мужика,Чем ждать и крутить верньеры.Ведь нам без связи – ни вверх, ни вниз,Словно воздушным змеям.Выше нас не пускает жизнь,А ниже – мы не умеем.В трюмах голов, как золото инков,Тлеет мечта, дрожит паутинка.Прямо – хана, налево – сума, направо – тюрьма,А здесь – перекрестье. В нем – или-или,И шхуна уходит из Гуаякиля.Не удивляйся – именно так и сходят с ума.– Плохо, коли на связи обрыв, – дружно отзывались ему Илюшка с Петькой с «Аэроказака». Петька, стоя на коленках на сиденье, заливал в бак горючку из запаски.
Тускло на дне колодца.Но встать и выползти из норы —Что еще остается?Там, у поваленного столба,Скорчиться неказисто.И если медь запоет в зубах —То, значит, небо зовет связиста.Вспомни, как было: дуло сквозь рамыВ мерзлую глушь собачьего храма.Иней с латуни, пепел с руки – казенный листок.Вспомни, как вдруг искрящимся жаломПо позвоночнику пробежалаСамая звонкая, самая звездная из частот.Дышит в затылок чугунный мир,Шепчет тебе: «Останься!»Но ты выходишь, чтоб там – за дверьми —Ждать своего сеанса.Чтоб этому миру в глаза швырнувПеплом своих пристанищ,Крикнуть ему: «Я поймал волну!Теперь хрен ты меня достанешь!»Мы с Витькой молчали. Вернее, я молчал вообще, а Витька мурлыкал мотив, стесняясь петь громко:
Бризы Атлантики целовалиРуки, горящие на штурвале.Под Антуаном – синее море и облака.Вдаль, над плечом – не встречен, не найден —В небе летит пылающий «Лайтнинг»,Краткий сигнал, последний привет на всех языках.Выпадет шанс – и некто святойПридет спасать твою душу.Ты встанешь, схватишь его за грудкиИ будешь трясти, как грушу,Ты скажешь: «Мне не надо спасительных слов.Их своих у меня – как грязи.Мне не надо ни стен, ни гвоздей, ни холстов,Слышишь – дай мне канал связи!»Первые звуки, пробные строки,Сладкие муки тонкой настройки.Кокон в пространстве – сам себе волк, товарищ и князь,Каменный пес, персона «нон грата»,Вечный дежурный у аппаратаЖдет, когда небо вспомнит о нем и выйдет на связь…Что-то мимо нас, мимо нас, мимо нас по касательной, по боку.Ты не прячься, небо, не уходи, или уж отпусти совсем!Хрупкая снежинка замерзающих глаз, прокуси мое облако.Ты не сердись на меня – это я так, пошутил, не сердись… [16]16
Песня О. Медведева «Марш Небесных связистов».
Затухал голос в одиночестве, голос Сашки.
– Все летят?! – послышался в ночном небе гортанный оклик Володьки.
Все, подумал я. И улыбнулся в темноту. Все летят домой.
А неугомонный Сашка уже завопил:
Ты, Кубань, ты, наша родина,Вековой наш богатырь!Многоводная, раздольная,Разлилась ты вдаль и вширь.Из далеких стран полуденных,Из турецкой стороныБьем челом тебе, родимая,Твои верные сыны!.. [17]17
Стихи К. Образцова.