Никто, кроме нас!
Шрифт:
Возьму и съезжу, подумал я. Вот возьму и съезжу. Вон, до Витьки Барбаша добралось письмо аж из Боснии!!! Тоже от девчонки: «Незнайомый друже русс…» Мы все угорали, а он отбрехивался, покраснев, как помидор… Но письмо аккуратно носил в кармане.
– Коль, в шахматы сыграем? – подал голос Витька.
– Вспомни о дураке… – вздохнул я. – Ладно. На что играем?
– На ку-ка-ре-ку. Кто продует – влезет на ангар и будет…
– Я вам влезу, – сказал из-под кубанки предположительно спавший сотник. – Крышу проломите… петухи.
– Попишу за петуха, – пообещал
Колька, не поднимая кубанки, показал мне кулак. Потом превратил его в фигу.
– Не на ангар, на тополь за двором, – торопливо поправился Витька, расставляя шахматы.
– Давай. Десять раз кукарекаешь, – предупредил я.
– Идет… Э, а чего сразу я кукарекаю?!
– А потому что ты точно продуешь… Ходи, раз белых к себе повернул.
– Хожу…
Макс Дижонов заложил вираж. Жорка Тезиев, прижав к плечу приклад РПК, дал очередь по бегущим – двое последних упали обратно в укрытие. Казаки, лезшие вверх по склону, поддержали «авиаторов» дружным ревом. Первые их гранаты уже долетали до спешно покидаемых турками позиций.
«Воин небес» заходил с другого конца. Олег Гурзо, почти стоя на сиденье, поливал врага короткими очередями ПКМ. Макс поднял над плечом руку с оттопыренным пальцем – от последнего стрелявшего по казакам «Браунинга» сыпанул расчет, но почти тут же попадал под огнем Гурзо. «Свирепый Карлсон» еще какое-то время преследовал бегущих, но казаки, занявшие позиции, уже неистово махали снизу руками, и оба планера пошли на посадку.
Сели почти крыло в крыло. Подбежавшие терцы бросились качать экипажи. Смеющиеся мальчишки отбивались, крича, что и так нарушили приказ, что им велели груз сбросить, а не садиться – и уж тем более не турок разгонять…
– Мы эту высотку уж минометами пахали – без пользы! – кричал молодой есаул. – Просим авиацию – как в трубке: «Ждите… ждите… ждите…» А они сверху жарят, они сверху всю округу поливают! А тут вы…
– Нам вот еще за эту самодеятельность такой фитиль в попу вставят, что он изо рта вылезет! – Андрюшка Колпин нахлобучил шлем, который все время, пока его подбрасывали, держал обеими руками на животе. – Не, станишники, нам лететь пора. Лететь, лететь, лететь…
Отсмеиваясь и уже привычно матерно отругиваясь, мальчишеские экипажи попрыгали в свои легкие машины. Крыло в крыло, подскакивая на кочках и камнях, рванулись вперед – мимо раздавшихся терцев. Андрюшка оторвал «Гриф» первым, чуть ли не вертикально, показал Максу «fuck». Дижонов погрозил кулаком, пошел ниже; «Воин небес» замер на миг в высшей точке подъема, круто скользнул, лихо сваливаясь на крыло, к земле…
…и напоролся на метнувшийся снизу – из-за реки – белый тугой след.
Вспышка.
Их привезли в станицу и положили на разостланный брезент – на площади перед правлением.
Андрюшка лежал первым, руки у него сильно обгорели, и куртка на груди – но лицо осталось чистым, и синие глаза смотрели недоуменно и, как это ни жутко, весело. Словно он спрашивал: «Ой, что это со мной, елы? Не встается…» Голова Олега была расколота, и кто-то укрыл жуткий подтек из пролома краем брезента.
Дашка стояла возле него на коленях.
– Вот они… лежат наши орлята… сломались у них крылышки… – сказал Шевырев. Голос у него сорвался, атаман медленно встал на колено и без раздумий, без брезгливости, поцеловал обоих мальчишек в лоб. По очереди, Олега и Андрея. Было тихо, только на ветру хлопало знамя. Шевырев закрыл мальчишкам глаза, и тогда в толпе кто-то вскрикнул и зарыдал, а потом – рыдание заглохло. Ветер хлестнул особенно яростно, и знамя развернулось над трупами. – Ничего… – с трудом сказал атаман. – Ничего, ребятишки… Вас теперь другие крылья несут… посильнее… А мы уж тут за вас… значит… как положено… – и вдруг налился черно-синей кровью и вскинул чугунный кулак: – Поквитаемся! За все и за всех!
«Кррррах!» – разорвал тишину залп стоящего в ногах убитых караула.
Ахнуло вокруг эхо, летя прочь от станицы и возвращаясь к ней.
Тимка Задрыга возился возле выкаченного из ангара «Потертого Гарри», когда я подошел, пиная ботинками комья высушенной солнцем серой земли.
– Ты чего делаешь? – спросил я.
Тимка оглянулся. Лицо его было угрюмым и решительным. Смерив меня взглядом, он отшагнул в сторону и кивнул:
– Вот. Мы решили переименовать.
На носу планера – вместо надписи «Потертый Гарри» – было написано свежей белой краской:
АНДРЕЙ КОЛПИН
– Восемнадцатую тоже переименовывают, – вздохнул Тимка и поправил букву «А». – Вернее, это Макс первый решил… В «Олега Гурзо». А мы уже потом…
– Слушай… – Я мучительно перевел дыхание. – Но если же нас собьют… это же будет значить, что ребята снова умерли…
– Нет, – мотнул головой Тимка и поставил на траву банку с краской. – Фигня. Они не умерли. Просто… ушли. А раз вот такие машины у нас будут – значит, они снова воюют…
Я молча приобнял его за плечи и постоял так. Потом стукнул его в висок виском – и пошел в ангар.
Колька ругался с Тошкой Задрыгой и Витькой Тимко.
– Ну на кой хер тебе в сотне фельдшер?! – орал Витька. – Я же летаю лучше тебя! В клубе летал лучше! Ты сам знаешь!
– Как на кой хер фельдшер?! – кричал Колька. – Сам не видишь, на кой?!
– Не вижу! Много он ребятам помог бы? Ну ладно – раньше, пока мы тихушничали – я один из вас что-то соображал по медицине! Но сейчас-то любую из девчонок свистни – побежит!
– Тьфу!!! – плюнул Колька. – Ладно! Ну а ты-то куда?! – повернулся он к Тошке. – Ты же оружейник! О-ру-жей-ник!!!
– Не разрешишь, – подземным голосом сказал Тошка и хлюпнул носом, – я убегу.
– Куда-а?! – застонал Колька и зафигарил кубанку в угол. – Куда ты сбежишь, убогий?!
– Куда глаза глядят, – буркнул Тимка.
– Да поймите вы – лишнего аппарата все равно нет!
– Коль, аппарат пришлют, – тихо сказал Витька. – А мы уже под боком… Готовый экипаж…