Нищета. Часть первая
Шрифт:
— Эта женщина плачет настоящими слезами, мужчина пошатывается и сжимает кулаки… Кошка чуть видна, но мне сдается, будто я слышу ее мяуканье! Тридцать одна тысяч пятьсот!
— Тридцать две!
— Тридцать три!
— Тридцать четыре!
— Сорок! Сорок одна! Сорок две! — выкрикивал англичанин, стараясь сразить конкурента и даже не давая ему времени надбавить цену.
Голландец обливался потом, глаза его чуть ли не лезли из орбит. Шмидт сохранял спокойствие. Схватив картину, он крикнул:
— Шестьдесят тысяч франков!
Воцарилось молчание. Жан Монье вдруг сухо рассмеялся.
— Господин Шмидт, да вы с ума сошли! Шестьдесят тысяч франков за картину в три квадратных фута?! — воскликнул ван
— Это недорого, раз существуют только две картины несравненного Жана Монье, художника, сумевшего вернуть искусство к природе. Итак, мэтр, договорились? Шестьдесят тысяч?
Жан Монье утвердительно кивнул головой. Он не переставал смеяться. Он хохотал все громче и громче.
Бормоча проклятия, ван Сэдлен удалился.
Шмидт вынул из портфеля пачку банкнот, не спеша отсчитал требуемую сумму и положил деньги на стол.
Старый художник, вытаращив глаза, смотрел на деньги; лицо его исказилось. Внезапно, когда торжествующий англичанин с картиной под мышкой уже переступал порог, Жан Монье вскочил и, подбежав к нему, попытался отнять полотно.
— Ты его не получишь! В огонь! Пусть царят нарядные пастушки!
Несчастный художник сошел с ума. Его рассудок, столь долго сопротивлявшийся страданиям, не выдержал радости.
С этой суммой денег, которую судьба словно в насмешку бросила непризнанному гению, и начал свое дело мой отец Луи Монье. Не думаю, чтобы капитал мог быть более чистого происхождения. Пятьдесят четыре тысячи франков, пошедшие на постройку нашего кожевенного завода, были плодом сорока лет труда, беспримерных усилий, сорока лет нужды и борьбы за то, чтобы искусство служило высоким идеалам, без чего оно остается ребяческой забавой.
Основав свое предприятие, мой отец нанял нескольких рабочих; за долгие годы, в течение которых Луи Монье вел дело, их было не больше десяти человек. Все это время отец Жака Бродара проработал на заводе моего отца. Как видно из документов, Бродар и его товарищи ежегодно приносили предприятию доход, равный в среднем двадцати семи тысячам франков. Иначе говоря, каждое из этих живых орудий производства давало такую же прибыль, какую получают в обычных условиях от капитала в пятьдесят четыре тысячи франков.
Если допустить, что владелец завода, как производственный фактор, имеет ценность в три раза большую, чем рабочий, то он представляет собою капитал в сто шестьдесят две тысячи франков.
После многих лет труда люди, как и машины, полностью износились; соответствующий капитал следовало взять из полученной за эти годы прибыли и вручить тем, кто имеет на него законное право.
Когда отец, накопив миллион франков, передал предприятие своему зятю, он намеревался именно так распорядиться этими деньгами, сохранив для меня лишь долю, соответствовавшую его участию в деле и первоначально вложенным средствам. Но, не будучи в состоянии это осуществить, поскольку некоторые рабочие умерли, а другие ушли с завода, и не сумев дать морального обоснования своим расчетам, мой отец, желая быть справедливым, поручил своему зятю Этьену Руссерану, в то время еще слывшему социалистом, выполнить его последнюю волю.
Агата вздохнула и принялась писать, испещряя бумагу цифрами. Наконец, протянув листок учителю и показывая на результат вычислений, она сказала:
— Вот сумма, которую мы должны отцу Жака Бродара из наследства моего отца; семьдесят одна тысяча четыреста двадцать восемь франков пятьдесят семь сантимов [56] . Я уже не говорю о том, сколько мы должны самому Бродару за его участие в деле в течение восемнадцати лет. Неужели вы и теперь откажетесь принять эти деньги в счет моего долга, чтобы помочь Анжеле и ее ребенку? Ребенку Этьена, быть может…
56
Дележ
Капитал предпринимателя составлял 54 000 фр.
Управление предприятием оценено в 162 000 фр.
Десять рабочих имеют право на 540 000 фр.
Итого: 756 000 фр.
После вычитания этой суммы из миллиона, остается 244 000 франков, которые следует распределить пропорционально указанным долям. При этом одна доля приходится владельцу капитала, три доли — ему же за управление и десять долей — рабочим, всего 14 долей.
244 000:14 = 17 428 фр. 57 сант. Сумма, причитающаяся каждому рабочему, составляет 54 000 = 17 428 фр. 57 сант. = 71 428 фр. 57 сант.
Хозяину, учитывая вложенный им капитал, причитается солидная сумма в 223 428 фр. 57 сант. (Примеч. авторов.)
Учитель был очень взволнован. Он взял кредитку, протянутую ему Агатой, и положил в жилетный карман.
— Достоверны или вымышлены эти данные, правильна или неправильна эта теория, — сказал он, — меня восхищает великодушие, которого не могут скрыть все ваши парадоксальные рассуждения. Если позволите, я зайду еще раз, и мы поговорим о ваших идеях и об употреблении нажитых богатств.
— Я буду очень рада, сударь, продолжить наше знакомство, — ответила Агата. — Я ищу не одобрения моих идей, а только истины и справедливости. Ваше критическое отношение больше располагает меня к доверию, нежели любые комплименты.
— Благодарю, сударыня! До скорого свидания! Пойду к моим бедным друзьям и постараюсь победить их щепетильность. Завтра я сообщу, как выполнил вашу просьбу.
XXXIV. Цель оправдывает средства
Учитель немедленно отправился к Бродарам, но Мадлены не оказалось дома. Она ушла, поручив соседке присмотреть за девочками и оставив привратнице ключ на случай, если вернется Анжела.
Мадлена была незнакома с волокитой, обычной для судопроизводства, и нисколько не сомневалась, что мужа скоро освободят. Ей хотелось, чтобы, вернувшись, Жан застал дома хотя бы всех дочерей, и она отправилась на поиски Анжелы, длительное отсутствие которой очень ее тревожило. Мадлена надеялась, что ласки трех дочерей хоть немного утешат Жака, потрясенного арестом сына.
Леон-Поль был весьма раздосадован, не застав Мадлены. Мысль, что при нем значительная сумма денег, беспокоила его. А вдруг он потеряет кредитку или ее украдут? Ему хотелось поскорее от нее избавиться. Впрочем, он не забывал одного из своих любимых афоризмов: «Смирись с тем, чего нельзя избежать», и решил вооружиться терпением, ибо народная мудрость гласит: терпение и труд все перетрут.
Если бы учителю было известно, где живет его горемычная сестра, он, вероятно, пошел бы к ней под предлогом поисков Анжелы. Но когда при нем было произнесено ее имя, он, подавленный тягостными воспоминаниями, не стал расспрашивать о несчастной. Бедная, бедная Элиза! Она приходила ему на память такою, какою была когда-то — маленькой, невинной девочкой; слезы застилали ему глаза, и он старался думать о другом.
Подобно Мадлене, Леон-Поль полагал, что Бродара скоро выпустят, и испытывал некоторое смущение при мысли о деньгах, которые должен был ему вручить. Мать, повседневно заботящаяся о детях, лучше знает их нужды; ее, пожалуй, легче будет убедить, чем отца.
Понятия не имея, когда Мадлена вернется и наскучив ожиданием, бывший учитель решил отправиться пока на свою «дачу». Кстати, он захватит рукопись, обещанную Сен-Сиргу. Прежде чем отдать ее человеку, в чьих интересах ее уничтожить, он выпишет для себя кое-какие мысли, стоившие того, чтобы их сохранить.