Нищета. Часть вторая
Шрифт:
У иезуита были основания остерегаться старого доктора. Когда из газет стало известно о смерти аббата Марселя и об исчезновении его сумасшедшей племянницы, неотвязная мысль вновь стала мучить врача. Тут крылась какая-то тайна, быть может — ужасная, но почему-то не привлекавшая ничьего внимания: юная девушка стала жертвой какого-то нераскрытого преступления. Вот основная причина интереса психиатра к делу Клары. Но была и другая причина, подсознательная: врача интриговало то обстоятельство, что девушка, подверженная эротическому бреду, обладала уравновешенной
Невозможность встретиться с врачом и капелланом приюта, категорический отказ Девис-Рота признать свою ответственность за то, что там творилось, и множество других фактов, помимо уже замеченных им раньше, убеждали старого доктора, что дело тут нечисто. Постоянное общение с душевнобольными не отразилось на ясности его суждений; он избежал страшного магнетического воздействия умопомешательства. Все же он боялся, как бы им не овладела какая-нибудь навязчивая идея, и старался изучать другие вопросы, чтобы отвлечься от преследовавших его мыслей. Однако он не замечал, что все его занятия так или иначе сводились к вопросам, интересовавшим его больше всего.
Например, он часто бывал в уголовном суде в поисках материалов, могущих подтвердить или, наоборот, опровергнуть гипотезу медиков о том, что некоторые люди предрасположены к преступлениям, и помочь разрешить вопрос о вменяемости или невменяемости преступников.
Как-то ему случилось присутствовать в Судебной палате при разборе дела одного юноши. Оно все время откладывалось, но теперь по недосмотру попало в список дел, подлежащих слушанию, и вновь его отложить сочли неудобным. Председатель решил ограничиться самым поверхностным допросом и не касаться подробностей щекотливой истории.
Юноша по имени Филипп обвинялся в бродяжничестве и в оскорблении полицейских словами и действием. До сих пор он отказывался давать показания. По небольшому росту ему можно было дать не более пятнадцати лет, по лицу же — все двадцать.
— Подсудимый, — спросил председатель, — как ваше имя?
— Филипп.
— Где вы родились?
— В Париже, на улице Монмартр, дом номер сто семнадцать.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать с половиной.
— Верно, это соответствует предъявленному вами свидетельству о рождении.
Развитой ум юноши и его гордая, несмотря на лохмотья, осанка поразили старого доктора, сидевшего в местах для публики.
— Вы обвиняетесь в бродяжничестве, — продолжал председатель.
— Путешествовать пешком — еще не значит бродяжничать, — возразил Филипп. — Не у всех есть средства ездить по железной дороге…
— Вы вступили в драку с полицейскими?
— Они оскорбили честную девушку.
— Куда вы ее вели?
— К ее дяде.
Этот ответ не занесли в протокол: суд получил указание не упоминать о Кларе, якобы из уважения к памяти аббата Марселя. Председатель вовремя спохватился, что задал неосторожный вопрос.
— Где ваши родители? — продолжал он.
— Моего отца расстреляли в семьдесят первом, а мать умерла в нужде.
— На какие же средства вы жили?
— Ловил рыбу и продавал ее, а также выполнял мелкие поручения рыночных торговок.
— Это не занятие.
— Но у меня не было возможности чему-нибудь научиться.
— Есть у вас братья, сестры?
— На этот вопрос я отвечать не стану.
— Где вы живете?
— Где придется, так же как и многие другие, у которых нет средств платить за квартиру.
Речь прокурора была убийственна.
— Этот сын бунтовщика, — сказал он, — позволяющий себе драться с полицейскими и не отвечать на вопросы суда, уже обладает дерзостью революционера! Этого нигилиста надо вовремя остановить, в противном случае он ни перед чем не остановится!
Игра слов, сопровождавшаяся улыбкой, имела успех среди той части публики, которая принадлежала к прекрасному полу. Все эти нарядные дамы хорошо знали, что им не придется больше чокаться бокалами со своими кавалерами, если мечты революционеров осуществятся… Сколько нужно золота и крови народов, чтобы наполнять эти бокалы вином!
Старый врач, до сих пор интересовавшийся только наукой, спрашивал себя: на что жить людям, лишенным возможности научиться какому-нибудь ремеслу, если наступили такие времена, когда даже опытные мастера умирают с голода?
— Я не собираюсь предопределять решение присяжных, — продолжал прокурор, — но считаю совершенно необходимым, чтобы этот молодчик был изолирован по крайней мере до его совершеннолетия, или на больший срок. Иначе поступить невозможно — в противном случае придется признать неправильными существующие законы!
Слова эти вызвали легкое движение среди присяжных. Требование прокурора показалось чрезмерным даже этим лавочникам, претендовавшим к тому же на свободу суждения.
— Обвиняемый, есть ли у вас родственник, который мог бы за вас поручиться? — спросил председатель.
Филипп улыбнулся, точно его спросили, может ли он достать с неба луну.
— Нет, — ответил он.
— Я ручаюсь за этого молодого человека! — раздался внезапно чей-то голос.
— Если лицо, желающее стать поручителем, не удовлетворяет всем требуемым условиям, — сказал председатель, — то суд может его отвергнуть. Пусть изъявивший такое желание подойдет сюда!
К всеобщему удивлению, поднялся высокий, хорошо одетый старик.
— Ваше имя? — спросил председатель. «Где-то я его уже видел!» — подумал он.
— Жорж Амбруаз, врач-психиатр.
— Как судьи-то глаза выпучили! — раздался громкий шепот в группе подростков. Там, как показалось Филиппу, был и его брат Андре. Послышался взрыв смеха.
Присяжные удалились на совещание, а в публике начались разговоры.
— К счастью, — заметил толстяк, похожий на надутый пузырь, — поручительство этого старика, вероятно, не будет принято. Мальца упрячут в исправительный дом.