Ниссо
Шрифт:
Шо-Пир и Бахтиор карабкаются к тому желобу, который приходится как раз против башни. Надо разом повернуть его так, чтобы холодная вода канала хлынула потоком на раскаленную огнем скалу. Веревки, каменные подпоры и крепления приготовлены Шо-Пиром заранее. Все точно рассчитано. И когда середина очищенной от горящей колючки раскаленной скалы обнажается, Шо-Пир, велев всем отойти от нее, выталкивает из-под нижнего конца желоба подпирающий его камень. Бахтиор тянет веревку, обмотанную вокруг желоба, и желоб, брызжа водою, поворачивается под прямым углом и повисает в воздухе. Шо-Пир хватается за веревку и, медленно опуская ее, помогает Бахтиору опустить конец желоба
Водопад, срывающийся с повисшего над раскаленною скалой желоба, исчезает в трескучем облаке пара. Закрыв руками лицо, Шо-Пир отскакивает на безопасное место.
Когда, наконец, пар рассеивается, когда вода, гася остатки костра, льется по охлажденной скале, все видят длинную змеистую трещину, разделившую скалу надвое. Шо-Пир не ошибся в расчетах: трещина прошла в скале под самой башней и достаточно широка, потому что половина скалы под влиянием собственной тяжести осела. И хотя башня стоит еще прочно. Шо-Пиру понятно, что первая часть задуманного им предприятия удалась.
Зрители поодиночке подбираются к башне, но Бахтиор повелительными жестами отгоняет их прочь. Ему доставляет видимое удовольствие покорность тех, которые, он знает, ненавидят его и при всяком удобном случае с открытым презрением подчеркивают, что хотя он и признанная в селении власть, но тем не менее, по сути, не кто иной, как самый нищий и презренный факир, к тому же еще нарушающий Установленное и потому подобный неверным.
Бобо-Калон, сидя на камне у нижней башни, пребывает в том состоянии неподвижности, в каком могут часами находиться только обитатели диких гор. Его глаза, устремленные вниз, на землю, словно читают на ней какие-то никому не зримые тайные знаки. Сокол теперь сидит у него на плече, нахохленный, такой же сосредоточенный...
3
Приближается последний, решающий момент работы. Шо-Пир вместе с Бахтиором спускается к реке. Здесь, над береговым обрывом, среди камней, хранится десяток хорошо просушенных тыкв, наполненных порохом. Ради этого пороха Шо-Пир пренебрег неприязнью к яхбарскому купцу Мирзо-Хуру, избравшему местом своей торговли селение Сиатанг.
В Сиатанге, как и в других областях окружающих гор, жители не знают базарной торговли: базаров здесь не было никогда, Все, что сиатангцам необходимо, они выделывают сами, будь то одежда, инструменты, посуда или что угодно другое. А то, чего они сделать не могут, им приходится покупать у купца. Мирзо-Хур поселился в Сиатанге лет восемь тому назад, и нет ущельца, который не стал бы его должником.
Когда понадобился порох, Шо-Пиру поневоле пришлось обратиться к купцу. Мирзо-Хур взял за этот упакованный в изящные банки с заграничными этикетками порох хорошую цену, а так как у Шо-Пира давно уже не было денег, то ему пришлось, уподобляясь всем жителям Сиатанга, стать должником Мирзо-Хура. Шо-Пир пообещал купцу проценты, которые рассчитывал выплатить вместе с основной суммой долга после прихода в Сиатанг первого советского каравана.
Шо-Пир пересыпал порох из банок в большие тыквы и в этот день, на рассвете, оставил их здесь у реки.
Забрав все десять тыкв, Шо-Пир вместе с Бахтиором несет их к башне. Он закладывает тыквы в трещину остывшей скалы, четыре тыквы подсовывает под самую башню, приспосабливает к каждой фитили такой длины, чтобы зажженные один за другим они одновременно взорвали весь порох. Потом велит всем отойти подальше, укрыться за скалами.
Неподвижен только Бобо-Калон, словно не замечающий ничего вокруг. Но едва Шо-Пир своей широкой, спокойной походкой направляется к нему, старик встает и,
– Знаю, Шо-Пир, тебе порох пора зажигать. Но время твое в руках твоих, и ты подожди немного... Когда человек теряет глаза, он хочет еще раз взглянуть ими... Я хочу подняться на башню!
В тоне старика нет ни просьбы, ни жалобы, он произносит свои слова, уверенный, что возражений не услышит. И Шо-Пир, пристально взглянув на старика, молча соглашается. Прямой, высокий, - единственный в селении человек, равный ростом с Шо-Пиром, - Бобо-Калон неторопливо направляется к башне, и сокол на его плече, покачиваясь, только чуть поводит крыльями. Шо-Пир возвращается к своим, в ответ на их вопрошающие взгляды коротко говорит: "Подождем", - и, снова набив трубку, присаживается рядом с Бахтиором на камень.
По ступеням разнобоких камней Бобо-Калон всходит на крепостную стену. Коснувшись руками края выступающей из башни плиты, легко поднимается на нее, чтобы так, с плиты на плиту, взобраться на верхнюю площадку башни. Последний каменный выступ заставляет старика подтянуться на руках, но его мышцы еще сильны, и он не прерывает своих размышлений, а сокол, взлетев с его плеча, уже ставит лапы на край площадки и замирает, дожидаясь хозяина.
Взобравшись на площадку, Бобо-Калон выпрямляется во весь рост. Сокол, взмахнув крыльями, снова присаживается на плечо старика. Только на миг оглянувшись, не остановив внимания на ледяных пиках верховий реки Сиатанг, Бобо-Калон обращает свой взор к селению, раскинутому в долине под крепостью.
Все привычно здесь Бобо-Калону: и легкие дымки очагов, и огромные камни, рассыпанные по всему селению, - каждый из них больше дома, а иные больше целого сада; многие упали на селение уже при жизни Бобо-Калона, он мог бы вспомнить всех раздавленных жителей, коров, ослов, кур...
Бобо-Калон мог бы и не смотреть вниз, ведь и с закрытыми глазами он точно представил бы себе каждый дом, каждое дерево селения. Только вид одного маленького сада и сквозящего через его листву дома - как острый шип в сердце Бобо-Калона. Это именно тот, отъединенный от других сад, что расположен у ручья, высоко над селением. Это дом, не похожий на другие, подобные черным могилам жилища. В нем окна и высокие двери, он построен по законам неверных. Он появился недавно, всего два года назад. Это дом Бахтиора и его друга, пришельца, которого Бобо-Калон в насмешку прозвал Шо-Пиром.
"Дом заразы!
– размышляет Бобо-Калон.
– И эти проклятые - тоже зараза! Вот они сейчас сидят здесь, со своими людьми, с людьми, в которых вселился дэв! Сидят, смотрят на меня, курят табак; как коршуны, ждут, когда я уйду отсюда. Потом скажут: "Мы твоей молитвы не тронули, почтенный внук хана". Что понимают они в моей мудрости? Лукавы глаза их, - как они смотрят на меня: весело им, смеются..."
И, делая вид, что все еще смотрит вдаль, Бобо-Калон, уже весь дрожащий от негодования, наблюдает сквозь полузакрытые веки за расположившимися кружком на камнях ущельцами, прислушивается к их смеху и, не в силах расслышать их слов, остро чувствует, что эти люди сейчас, может быть, смеются над ним. А он, - рожденный в касте шан , внук последнего хана, должен уйти отсюда, с башни крепости, построенной рабами хана для ханов, с башни, которая рухнет сейчас, уйти сам, не дожидаясь, пока факир, нетерпимый к нему, как неверный, грубо не прикажет ему уйти... Лучше умереть, чем услышать грубость факира, чем дождаться приказания от презренного из касты рабов!