No Name

Курков Андрей Юрьевич

– Я чувствовала, что мы больше с ним не увидимся, - рассказывала Ирина историю своей жизни.
– Хотя он так обещал вернуться... Он наверняка делал все, что мог, но я почти уверена, что среди живых его больше нет...

Я, кажется, даже не заметил, как наша беседа стала настолько доверительной и искренней. Теперь я знал об Ирине много крат больше, чем она знала обо мне. Вероятно потому, чго она долго молчала и никто не предлагал ей возможность выговориться. Ее пребывание в городе не было случайным. Сюда она приехала вслед за своим героем и те двадцать дней, которые они провели вместе, стоили, по ее рассказам, двух жизней, прожитых

врозь. Но потом он возвратился в свою армию, пообещав как можно скорее вернуться в город. Ирина осталась его ждать, добровольно взяв на себя этот труд в кафе. Потом она слышала, что армия, в которой служил ее Кристоф, попала в окружение и многие погибли. И то, что уже несколько месяцев в город не прибывали на отдых герои из этой армии, подтверждало наихудшие опасения. Я не почувствовал по ее рассказу, что она до сих пор ждет Кристофа. Но, поняв, как сильно она ждала его, я позавидовал парню, несмотря на то, что его, может быть, уже не носит земля на своих просторах.

– Я сварю еще кофе, - поднявшись, сказала она и уже совсем другой, свободной походкой пошла в глубь пустынного кафе.

Я сидел за столиком, пытаясь понять, почему человек так быстро может изменить в себе почти все: и голос, и взгляд, и походку. Должно быть, та походка, за которую я прозвал девушку из кафе "балериной", принадлежала официантке, а, присев за мой столик, девушка сразу стала Ириной и, как я потом узнал, Ирина говорила другим голосом и другими интонациями, она была другим человеком, человеком, который, наверно, понравился мне даже больше "балерины", но если думая о "балерине", я не становился задумчивым и серьезным - во мне возникала легкость свободной жизни и с этой легкостью я хотел увлечь в свободное паренье над этим миром чувств и ощущений симпатичную легконравную девчушку, то уже думая о Ирине, я понимал, насколько я тяжелее воздуха и слабее ветров, которые могли бы подчиниться ее зеленоглазому взгляду.

– Ну вот, - она поставила чашечки на стол и присела.
– А твой друг так и не пришел?!

Она сказала "твой"! Это меня больше, чем поразило. Но с другой стороны я знал теперь о ее жизни столько, сколько может знать о ней лишь человек, с которым она давно на "ты". И это тоже надо принять спокойно. Здесь неуместны ни американская эмоциональность, ни северная сдержанность, ни восточная слащавая улыбчивость, за которой, как позади восточных базаров, кроется лишь сыпучий песок.

– Может он или я что-то перепутал?!
– допустил я, не желая признаться в том, что упоминание друга было простым детским обманом.

И вдруг в кафе вошел Вацлав. Увидев нас, он прямиком направился к столику.

Ирина вспорхнула со стула и застыла.

– Кофе и что-нибудь еще!
– заказал, садясь на только что освобожденный стул, мой друг.

Ирина кивнула и легко той самой балетной походкой удалилась.

Я смотрел на Вацлава и едва сдерживал себя от того, чтобы не сказать ему какую-нибудь глупость. До чего все-таки хорошо уметь себя хотя бы иногда сдерживать.

– Привет, старина!
– радостно воскликнул Вацлав, уставившись мне в глаза.
– Ты, кажется, в полете?!

Я кивнул.

По улице за стенкой кафе прошли люди и это их движение как бы разбудило меня, возвратило на землю.

В кафе зашла троица мужчин, срели них был портье моего отеля. Он приветливо кивнул мне. Уселись они в противоположном углу зала.

"Балерина" принесла Вацлаву кофе с пирожным и упорхнула туда, к новым посетителям.

– Ты чего погрустнел?
– спросил Вацлав удивленно.

Я посмотрел на него, по-дружески улыбаясь. Все-таки он неплохой парень. Простой и незлобивый, желающий всем добра. Что он спросил меня? А, он спросил: "Ты погрустнел?!"

Я кивнул.

Он посмотрел на меня немного озадаченно. Вероятно, я опоздал с кивком. Ладно.

В кафе мы просидели еще с полчаса. За это время посетителей прибавилось. Балерина порхала между столиками. Она была уже совершенно непохожа на ту Ирину, с которой я познакомился. Один раз за это время она подошла и к нам, но мы больше ничего не заказывали, а вскоре после этого вышли на улицу и пошли вверх, туда, где, как я узнал, находилось старинное мусульманское кладбище. Чтобы добраться до него следовало подняться на самую вершину одного предгория, но погода сопутствовала нам - безоблачное небо успокаивало глаза, а солнце грело размеренно, не стараясь выжечь траву или ослепить всех, глядящих вверх.

Уже покидая верхнюю часть города, я обратил внимание на двухэтажный особняк с широкой террасой, с которой, должно быть, можно было видеть все, что происходит на море, на набережной или в городе. На террасе по углам стояли деревянные кадки с невысокими пальмами, а по середине за ярко-красным столом сидел мужчина в халате. Он сидел спиной к нам и что-то писал.

– Похоже, что здесь есть и постоянные жители!
– сказал я.

– Есть, - кивнул Вацлав.
– Я бы и сам здесь поселился...

Эта мысль приходила и ко мне. Приходила не раз, и я думаю, что каждый нормальный парень, из тех, кто здесь в отпуске, если только он не круглый патриот какой-нибудь армии, пускай хотя бы раз, но задумывался об этом.

– Ты только не говори никому, - Вацлав перешел на таинственный полушепот, - но здесь есть ребята, которые серьезно об этом думают...

Вот это уже было новостью.

– И как же они об этом думают?!
– поинтересовался я.

– Если тебе это действительно интересно, - запоминай дорогу на мусульманское кладбище. Завтра к семи вечера придешь туда и все узнаешь.

Дальше мы шли молча по узкой извилистой тропинке, которой, казалось, было уже столько лет, сколько лет существовал этот город. Вацлав шел впереди, время от времени оборачиваясь и заботливо произнося "Здесь осторожнее!" или "Не споткнись!".

Как ни странно, но в это время я не думал о будущей встрече желающих остаться в городе навсегда. Гораздо больше занимала меня мысль о живших здесь в давние времена мусульманах, и даже не о них самих, а о том, как им удавалось перенести покойника из города на кладбипе по этой совершенно непредсказуемой тропинке. Пожалуй такая похоронная процессия могла бы достичь цели только в том случае, если бы сам покойник глядел под ноги несущим гроб, предупреждая их о каждом последующем шаге.

Мои размышления внезапно прервал Вацлав.

– Пришли!
– сказал он и только тогда я оторвал свой взгляд от тропинки и заметил, что мы на самом деле достигли вершины этого предгорья.

Перед нами на довольно небольшом пространстве из земли поднимались позеленевшие камни. На ближайшем таком камне я разобрал арабскую вязь. Этот камень полулежал, едва отрываясь своей верхушкой от бедной, слегка покрытой слабосильными травинками поверхности земли.

Я подошел к другому могильному камню. Наклонился.