Ночь и город
Шрифт:
— Знаю — в этом-то и беда. Это легкие деньги, но грязные, как ни крути. Я получаю свои, разнося напитки, ты — обманывая клиентов. Давай бросим это дело.
— Почему ты считаешь, что я обманываю клиентов?
— Ты надуваешь их. Лебезишь перед ними, обещаешь больше, чем намереваешься дать. Ты роняешь свое достоинство, прося у них денег. Ты внушаешь им, что они тебе что-то должны.
— Адам, ты все неправильно понимаешь. Они платят мне за мое время. Это работа ничем не отличается от любой другой. И если машинистке платят зарплату, то почему не платить хозяйке?
— Хелен, я все правильно понимаю. Это у тебя неправильное отношение к подобной работе. Кажется, ты уже привыкла к обстановке в этом притоне. Ты умная девушка, но в некоторых вопросах ты просто наивная дурочка. Неужели ты не чувствуешь, что в таком деле тебе нипочем не удержаться на плаву? Ты будешь опускаться все ниже и ниже, сама того не замечая. Посмотри на Ви: год назад она была официанткой, и, если бы кто-нибудь осмелился сделать ей недвусмысленное предложение, она бы не раздумывая дала ему по морде… ну, по крайней мере, сказала бы «нет». А теперь? Она спит с кем попало за два-три фунта. И так со всеми без исключения. Так давай же…
— Ты, надеюсь, не думаешь, что я могла бы заниматься подобными вещами?
— Какими?
— Спать с мужчиной.
— А почему бы и нет? Ты что, никогда…
Хелен посмотрела на Адама и невозмутимо ответила:
— Никогда. Ты за кого меня принимаешь?
— Хелен, я принимаю тебя за женщину, вот и все; только ты гораздо привлекательней и умнее многих. Рано или поздно тебе придется лечь в постель с мужчиной. В этом нет ничего зазорного. У тебя те же физиологические потребности, что и у остальных, а может, даже и выше.
— Почему?
— Потому что ты крупнее, сильнее и здоровее многих. Ты молода, красива, полна жизни. Это видно по тому, как ты танцуешь, как двигаешься, как выглядишь…
— Я так не выгляжу!
— Нет, выглядишь. Не говоря уж о том, что ты молода и красива. Знаешь ли ты, что столь сильно привлекает в тебе мужчин? В выражении твоего лица есть что-то говорящее: «Любовь мужчины нужна мне больше, чем еда и питье». И это правда. И ты сама прекрасно об этом знаешь!
— Может, оно и так, — тихо проговорила Хелен, — но не любого мужчины…
Такси остановилось.
— Давай выпьем по чашечке кофе, — предложил Адам.
— Ладно. Но сперва я пойду переоденусь и смою этот макияж.
Спустя пять минут она вошла к нему в комнату. Пудра, румяна, синие тени для глаз исчезли вместе с атласным вечерним платьем. На Хелен был ее синий халатик, и ее щеки зарделись от холодной воды.
— Отлично выглядишь, — сказал Адам.
— Ты так думаешь? — Хелен оглядела его комнату. — Боже правый, какой же ты неряха!
Она села на диван. Адам задвинул его в угол, чтобы освободить место для огромного куска красной глины, которая занимала центральную часть комнаты, едва удерживаясь на коробке из-под сахара. Сверху она была прикрыта влажными тряпками; рядом стояло ведро с водой, а на полу были разбросаны проволочные петли и деревянные шпатели.
— Ты только погляди на это! — воскликнул Адам, шлепая по глиняной глыбе увесистой ладонью. — Здесь добрых два центнера нетронутой глины, без единого следа! Знаешь, у меня столько планов, я так много хочу успеть! Я чувствую: начни я мять эту глину, и она оживет. Но, стоит мне только прикоснуться к ней, проклятые часы говорят мне: «Выметайся!» И я выметаюсь, тороплюсь в этот вонючий притон, а эта чудесная глина остается здесь…
— Может, позже, когда у тебя появится время? — спросила Хелен.
— Может, может, может!.. Нет уж! Я ухожу. Это же смешно — валять дурака ради нескольких фунтов, когда время бежит так быстро. Нет. Я ухожу.
— Не уходи, Адам.
— Ты правда хочешь, чтобы я остался в клубе?
— Да, я хочу, чтобы ты остался.
Адам сел рядом с ней, чуть позади, и положил руки ей на плечи. Она была взволнованна, ее плечи вздымались под его ладонями. Он проговорил изменившимся голосом:
— Я оставался там так долго только из-за тебя, Хелен.
— Адам, мне так не хочется, чтобы ты уходил. Мне без тебя будет очень плохо.
Она прислонилась к нему. Он обнял ее, потом помедлил секунду, будто атлет перед стартом, собирающийся с силами, поднял ее и положил на диван рядом с собой. В голове Хелен тихо прошелестела невнятная мысль — «нельзя, нельзя», — похожая на слабое, едва различимое эхо.
— Нет, — сказала она.
— Да, — ответил Адам.
В ее груди бушевало пламя. Все мысли разом исчезли, растаяли без следа, а потом ее захлестнул мощный поток, увлекая за собой все дальше, дальше, затягивая ее в водоворот… Пучина поглотила ее, и она больше не могла сопротивляться…
— О Боже… — только и выдохнула она.
Они были похожи на двух охваченных яростью противников, сцепившихся в смертельной схватке.
На гладкой поверхности воды в ведре, стоявшем рядом с глиной, повинуясь возникшему ритму, вспухала и лопалась рябь.
Позже они беседовали.
— Не могу понять, почему я ждал так долго, — сказал Адам.
— А ты и раньше хотел… заняться со мной любовью?
— Да, конечно. С того самого момента, как увидел тебя.
— Нет, правда? А знаешь, мне кажется, что я чувствовала то же самое по отношению к тебе. Я глаз с тебя не сводила. Все время о тебе думала. Я наблюдала за тем, как ты ходил между столиками, и всякий раз, когда ты подходил к моему столику, у меня начинало биться сердце. Не знаю почему — или, точнее, не знала почему. Теперь знаю. Должно быть, я влюбилась в тебя.
— Хелен, дорогая, я уже давно люблю тебя. Я ночей не спал, думая о тебе. Я слышал, как ты ложишься в постель, и это не давало мне покоя. Я из тех, кого обычно и пушкой не разбудишь — прежде я никогда не мучился от бессонницы, а тем более из-за женщины.
— Дорогой! — Хелен потерлась щекой о его плечо. — Какой ты необыкновенный!
— Прежде я никого не любил, — продолжал Адам тихим, взволнованным голосом, — а теперь с ума по тебе схожу. Забавно…
— Я еще ни с кем не занималась любовью, Адам, а у тебя, должно быть, были десятки женщин.