Ночь не наступит
Шрифт:
Обходчик, тощий мужичонка с выщипанной бородой, понял их сразу.
— Только просит, чтобы связали и засунули в рот кляп, — перевел Эйвар. — Скажет: «Лесные братья напали». А то прогонят с дороги.
— Ладно, свяжем, — согласился Антон.
На этот раз при осуществлении операции студент был признан главным — он предложил план, такой неожиданный и смелый. Конечно, может сорваться и этот. Тогда осуществят прежний, с нападением на конвой по пути от тюрьмы к вагону, Герман Федорович, Вано, Ладо и другие боевики вместе с финскими товарищами. Если сорвется этот...
Домик
Даже днем на линии Териоки — Гельсингфорс движение было небольшим, а ночью поезда вообще не ходили. Парни выбрали участок пути на самом крутом повороте дороги и приступили к работе. Если бы кто и посмотрел со стороны: рабочие-путейцы ремонтируют полотно.
— Юкси... одна рельса мало, — сказал Хейно.
— Да, — поддержал смазчика Карл. — Смогут отогнать на станцию и перевести на встречный путь.
— Тогда надо один рельс спереди, один сзади.
— А успеем? Если увидят, будут стрелять.
— Надо успеть. Трое впереди сбросят, а двое сзади, у них будет больше времени.
— Так нас же всего четверо.
— Попросим и обходчика подсобить. А потом свяжем.
Хейно переговорил с мужичонкой. Тот закивал бородой.
Костыли сопротивлялись, не желая вылезать из промасленных крепких шпал. Антон вырывал костыли, отвинчивал тяжелым ключом соединительные болты. Стер в волдыри, в кровь руки, взмок, хотя ночью приморозило. Звезды светили по-зимнему высоко и колюче.
— Сколько должно пройти с утра составов? — спросил Антон. — Если оставим по два костыля и по болту, выдержат?
— Кюлля! — кивнул, выслушав перевод, обходчик. — Кюлля!
Снег на насыпи стаял. Но в кюветах и в лесу он был глубокий, зернистый.
— Надо наломать еловых лап — прикрыть место, куда сбросим! — по ходу вносил уточнения Путко.
— А вдруг они решат — по шпалам или по лесу!
— А это, товери, зачем? — улыбнулся от ушей до ушей Хейно, доставая из сумки круглую черную бомбочку.
— Молодец, друг! Я не учел.
Закончили с одним рельсом, отошли на несколько сот шагов назад и на встречном пути принялись за второй. К рассвету все было подготовлено. Мужичок вернулся в свою будку, а они забрались подальше в лес, разожгли костер, вскипятили чаю, испекли картошку. И стали ждать, вслушиваясь.
Прошел товарняк, груженный углем и лесом. Тяжелый, удары его колес заставляли стонать рельсы. Потом протарахтел утренний пассажирский. Обходчик проверил, как держат рельсы, прикрепленные к шпалам вместо полусотни костылей всего на пяток. Проследовали встречный гельсингфорский, еще несколько товарных. Карл, на ходу вскочив на подножку товарняка, шедшего из Выборга, уехал на станцию Сяйние. Там он должен был подсесть на петербургский поезд — тот, с арестантским вагоном.
Время шло. Если петербургский не опаздывает, через четверть часа...
Со стороны Сяйние послышался приглушенный расстоянием гудок.
Пора!
Хейно и Эйвар ушли вперед. Антон остался один. От волнения у него шумело в ушах. Он то и дело высовывался из-за дерева: не идет ли?
Над лесом заклубил, приближаясь, растягиваясь шлейфом, густой дым. Показался паровоз. Антон начал пробираться сквозь лес, проваливаясь в рыхлый снег, ближе к домику обходчика. Поезд шел по высокой насыпи. Студент увидел, как по крышам к арестантскому вагону бежит Карл. Вот он достиг предпоследнего тамбура и скрылся, будто нырнул. Хорошо, что на подножке нет часового.
Состав уже миновал место, где стоял Путко. Паровоз скрылся за поворотом. Вслед за ним стали втягиваться и вагоны. А последний, будто притомившись, замедлил бег и, все еще продолжая катиться, отделился от состава и стал отставать. Но вот и он скрылся за поворотом.
Антон выбрался на насыпь и что было духу побежал к будке обходчика. Мужичонка уже торопился ему навстречу. Сопя, кряхтя, отдуваясь, они, каждый со своего конца, начали откручивать болты, крепящие рельс, вырывать из гнезд оставшиеся костыли. А потом подцепили ломами, как вагами, стальную, неподъемной тяжести полосу и сдвинули ее со шпал. Рельс подался, потом прянул с откоса, сбивая гравий, и погрузился, потонул в снегу. Теперь забросать сверху, чтобы не было видно, где он похоронен, воткнуть ветви, будто это поросль елок, и бежать к будке.
В будке Антон крепко, по рукам и ногам, связал обходчика, сунул ему в рот тряпку, опрокинул стол, табуретки и выскочил, оставив распахнутой дверь.
Ели за окном уходили назад все медленней, перестук колес доносился все реже, тише. Какая еще остановка? Додаков недоверчиво покосился на карту. Никакой станции от недавней Сяйние и до самого Выборга обозначено не было. Полковник посмотрел в окно. Только ели. А в противоположном окне только березы. И дугой уходит за лес стальная сверкающая колея. Но впереди, на повороте, ни паровоза, ни вагонов нет! Что за наваждение?
Он побежал в тамбур. Солдат испуганно вскочил, вытянулся, взял на караул.
— Отпирай, дурак!
Додаков выскочил на ступени.
Арестантский вагон один-одинешенек стоял в окружении молчаливого леса. Тишина была такая, что звенело в ушах.
— Прапорщик! Поднимай всех на ноги! — крикнул Додаков начальнику наряда. — Наш вагон отцепился от состава!
— Слушаюсь, вашвысокблагородь! — прапорщик был молодой, ревностный. — Прикажете послать на пост? Там должен быть телефон.
— Да, одно отделение вместе со мной на пост. Второе вперед, пусть осмотрят путь!
В домике поста Додаков увидел связанного, с кляпом во рту, обходчика. Мужик задыхался, из глаз его катились слезы.
— Что произошло? Отвечай, негодяй!
Он что есть силы тряхнул мужика. Тот испуганно залепетал.
— А, проклятье! Тарабарский язык! Кто понимает этого олуха?
— Он говорит: «Напали лесные братья».
— Когда успели? Только что его рожа торчала с флажками! Тут что-то не так. Тащите его в вагон. Где телефон?
Он яростно покрутил ручку. В трубке была ватная глухота.