Ночь Пса
Шрифт:
Тьму складского подвала осветила неполная дюжина ярчайших карманных прожекторов. На каждый такой прожектор приходилось по одному плотно сколоченному и хмурому типу в пятнистой форме.
Майор Свирский устало смотрел на Кима и осуждающе жевал спичку.
– Похоже, что и вы и мы немного припозднились, а? – флегматично поинтересовался майор. – А как хорошо было бы согласовывать свои действия, хотя бы на час вперед, господин Агент на Контракте...
Ким молча посмотрел на свою, явно ставшую ненужной, камеру голографической регистрации и глухо спросил:
– Надеюсь, господа, вы хотя бы засняли э-э... место?
– Да, не беспокойтесь... – Свирский поморщился и махнул своим людям отбой. – Если это вас так волнует... Это, похоже, действительно то место, где держали Гостя. Вон, глядите: наручник на трубе еще
– А что же нашли? – без энтузиазма поинтересовался Ким.
– Собачью шерсть... – криво улыбнулся майор. – Разной масти. Довольно много собачьей шерсти...
Если верить изображению в голографическом окошке дисплея, госпожа Шпак не была идеалом женской красоты – скорее уж воплощением энергии и предприимчивости, свойственных потомкам амазонок. Первого из неполной дюжины слушателей своего семинара, она выдернула из сладостной дремы как морковку из грядки. Тот был лупоглаз и бестолков, однако, честно стал выдавать некий текст. Его невнятное блекотание Роше слушать не стал, прокрутив запись вперед. Энергичный допрос жертв длился довольно долго. Наконец слово взяла сама госпожа Шпак, и слово это было Псы.
– Псы... – Клавдия потерла лоб. – Это легко понять, друзья... И нелегко – одновременно... С самого начала роль собачьего племени в жизни колонистов Чура была несравненно выше, чем роль этих четвероногих в истории земной цивилизации: Псы стали как бы продолжением рук первопроходцев.
Здесь, мы только с долей условности говорим о языке, на котором хозяин общается со своим псом, а для Псов Чура был разработан очень совершенный, унифицированный язык. Существовал детально регламентированный ритуал обучения ему и Пса и человека. Уже тогда Псы стали общей собственностью, и за своего Пса человек нес ответственность не только перед другими людьми, но и перед Стаей. И Пес отвечал за своего Подопечного. Это уже были партнерские отношения. Не простой симбиоз. Стая вправе была ожидать от людей определенного поведения. Если ожидания не оправдывались, умела своего добиться.
Научилась вести себя с людьми на равных.
Из редких рядов слушателей потянулась поднятая в знак недоуменного вопроса рука.
– У вас вопрос, Карим? – повернулась к ней доктор Шпак.
– Так что, получилось так, что люди на Чуре стали у своих Псов рабами? – c возмущением в голосе спросил кудлатый Карим.
Тут же протестующе взвилась другая рука – шоколадно-коричневая, чуть светловатая.
– Нет, все не так! – не дожидаясь приглашения, вступила в полемику ее обладательница – метиска лет восемнадцати с модно раскрашенной прической. – Это – развитие тотемизма: Псы стали для них живыми тотемами...
– Нет, и не так, друзья, – энергично остановила Клавдия рождающуюся мысль.– Вы накладываете старые структуры на качественно новый цивилизационный феномен... – она даже прищелкнула пальцами, чтобы сосредоточиться на втолковывании слушателям своей мысли. – После краха цивилизации землян на Чуре роль Псов неизмеримо возросла: собственно, Псы и спасли остатки рода человеческого. Для того, чтобы выжить самим. Дело ускорил быстро протекавший жестокий отбор среди множества мелких и раздробленных сообществ, боровшихся за жизнь в погребенных под радиоактивным пеплом шахтах-убежищах. Свое сделал и усилившийся мутационный процесс. О роли последних остатков взрослого населения Чура в истории раннего постапокалипсиса практически неизвестно ничего. Может и они, уходя со сцены, сделали последнюю ставку на Псов. И еще – какую-то свою, зловещую роль сыграла Нелюдь. Не будем забывать про нее...
– Кстати, о Нелюди... – попробовал вклиниться в разговор тот – потревоженный первым – пучеглазый оболтус.
Нелюдь, видимо, волновала его гораздо больше, чем Псы.
– Об этом – не сейчас, Людовик, – госпожа Шпак продолжала удерживать бразды в своих руках. – Сейчас мы говорим об итогах психо-социальной эволюции цивилизации Чура... О том, что и люди и Псы Чура изменились биологически. Не настолько сильно, чтобы стать чем-то чуждым Земле, но и не настолько слабо, чтобы разница не была видна невооруженным глазом. Утвердилась измененная – ювенильная – форма человеческого организма: они все очень молодо
Мадам строго глянула на подопечных.
– Полное доминирование игрового поведения над социальным. Начисто лишены чувства ответствености. И не могут шагу ступить без своих Псов. Побаиваются и уважают их...
– Но все-таки – уважать неразумную тварь, как себе подобного... – подал голос кто-то с последней скамьи.
– Разум вовсе не есть безусловный источник самоуважения... – парировала реплику Шпак. – Там, на Чуре, Псов вовсе не считают младшими братьями. Надо сказать, на Чуре не так уж ценится наш, привычный, людской интеллект. Не считается самодостаточной ценностью, по крайней мере. И разум, степень его развития вовсе не положены в основу шкалы ценностей. Да, логика, хваткость ума считаются полезными качествами – как способность хорошо стрелять или переносить жажду – но не более того... Многие инстинкты и способности ценятся гораздо выше. Честность, кстати, там относят к инстинктам. Не к навыкам, не к абстрактным понятиям, подлежащим усвоению и постижению, вовсе нет! Господь наделил эту новую расу избытком интуиции. Но начисто избавил от чувства ответственности. Ответственности в них не больше, чем в стае уличных мальчишек, всерьез играющих в войну. В рыцарей Круглого Стола, точнее...
– И что – эти недоросли, играющие в войну, – осведомился лупоглазый Людовик, – сумели построить целую цивилизацию ? Псы что – им заменили нянек и учителей?
Столь примитивное понимание ее мыслей до глубины души возмутило госпожу Шпак.
Не надо понимать эти слова об их несамостоятельности и безответственности так, что, мол, бедные создания не могут ложку поднести ко рту, и требуется утирать им носы и умывать поутру, – с досадой стала объяснять она. – Эти создания вполне могут приготовить себе обед на походном костре, который разожгут без спичек и зажигалок. И умываться они не забывают. Чистоплотность у них в генах – иначе не выживешь в сочащейся радиацией среде, в глухих бункерах и в безжизненных просторах Поверхности. Это для них что-то вроде чужой планеты – Поверхность. Нечто, что ближе к Космосу, чем к родным колодцам. И обучать друг друга способны и грамоте и вещам посложнее. Мастерить могут такое, что не по силам здешним спецам. Если это для них достаточно интересно. Но вот спланировать свою жизнь, твердо идти к своей цели, изменить ее, если надо, тут уж – увольте! И чтобы не передраться – честно, по благороднейшим мотивам, но на мечах и с выпусканием кишок – этого нет. Чтобы удержать их от самоуничтожения нужны Псы...
Зуммер блока связи снова запел, и Каховский доложил, что в двери Проката гробов долго звонил и стучал какой-то чудак, подъехавший на такси. На вид – турист из Метрополии.
– Надо было снестись с дорожным патрулем, пусть придерутся к машине, а заодно и выяснят личность чудака, – раздраженно посоветовал комиссар.
– Уже, шеф... – устало вздохнул на том конце канала сержант Каховски. – Я примерно так и сделал: патруль беспокоить не стал. Сам подошел к машине с удостоверением, сказал, что ищем угнанный таксомотор. Чудак сейчас пьет со мной кофе. Зоолог из Метрополии. Большая шишка. Академик. Ему сдалась какая-то тварь, которую содержал у себя Мепистоппель. Он, говорит, здесь проездом, но очень обеспокоен тем зверьком – даже намерен задержаться на Прерии – дожидаться, когда господин Фюнф, наконец, объявится...