Ночь у Насмешливой Вдовы
Шрифт:
— Ты меня не любишь.
— Ничего подобного! Я просто указывал тебе…
— Действуй. — Джоан тряхнула головой. — Ну же, задуши меня! И увидишь, что мне все равно.
Поскольку предложенный способ казался Уэсту слишком радикальным, он вместо того, чтобы задушить, поцеловал любимую — как она и ожидала.
— Гордон, но все-таки… о чем ты тогда думал?
Уэст закрыл глаза, медленно сосчитал до десяти и сдался.
— Не знаю. Главным образом о Хантере. Сам себе удивлялся — за что я так не любил его до сегодняшнего дня. — Уэст помолчал, хотя уже знал ответ. — Из-за его невольного, ненамеренно надменного вида? Нет, я и сам так могу. Ненавижу снобов, но иногда сам бываю таким. Может, все дело в его легком, каком-то мальчишеском отношении к людям, особенно к женщинам? Да! Именно!
— Он мне и самой не слишком нравится — сейчас.
— Да, — продолжал Уэст, — сегодня он прочел самую дурацкую проповедь, хотя я почти восхищался его храбростью. А когда его самоуверенность с треском рухнула — я как будто слышал, как трещат обломки. После такого нельзя ненавидеть. Что же касается Корделии Мартин… Полагаю, ты ничего не слышала из того, что здесь говорилось?
Джоан замялась:
— Извини, дорогой, но… Я слышала все.
— Так ты обо всем знала?!
— Только частично, милый. В деревне все только и говорили о том, что несчастная мисс Мартин влюблена в него.
— Как бы там ни было, — Уэст пожал плечами, — дело дрянь. Очевидно, аноним приписал Хантеру больше женщин, чем имел турецкий султан.
— Гордон, по-моему, это не смешно.
— По-моему, тоже! Особенно потому, что и твое имя…
Над молодыми людьми нависла широкая и черная тень.
— Ого! — воскликнул голос, да так злорадно, что они невольно отпрянули друг от друга. — Ого! Вот вы где!
Интересно было бы запечатлеть в тот миг на пленке немую сцену: Уэст поднял голову, пораженный, раскрыв рот; Джоан во фривольной позе, юбка задралась выше колен; и сэр Генри Мерривейл, взирающий на парочку сверху. На руке у него висела корзинка с анонимными письмами — он был словно дьявол, собирающий души грешников.
Старшего инспектора Мастерса удивило бы, что Г.М. (по крайней мере, в тот момент) не отпустил язвительного замечания по поводу «телячьих нежностей». «Телячьи нежности» — тема, на которую он был способен высказываться бесконечно.
— Знаете, — заявил Г.М., — со вчерашнего вечера я все время хотел немного поболтать с вами обоими. А сейчас беседа становится все более и более необходимой… Вы ведь молодой Уэст, не так ли?
— Верно, сэр, — улыбнулся Уэст, помогая Джоан подняться. — А вы, разумеется, Старый маэстро? — Он перестал улыбаться. — Вы тот, кто раскрывает убийства, совершенные в запертых комнатах?
— Надеюсь, — отвечал Г.М. без всякого выражения.
Хотя его ответ, возможно, прозвучал и загадочно, было очевидно, что и Уэст, и Джоан более или менее поняли, что он имеет в виду. Джоан, стиснув зубы, решила, что ни за что, ни за что не выкажет еще раз признаков ужаса, какие продемонстрировала прошлым вечером. В глубине души она всегда помнила мать, а также — по рассказам — прабабку и тетку своего отца: все они были женами офицеров, которые смело смотрели в глаза опасности и никогда ничего не боялись. Джоан могла бы заявить, что перестала бояться, попросту забыв о страхе.
— Сегодня, в воскресенье, — продолжат сэр Генри Мерривейл, разглядывая содержимое плетеной корзинки, — я все утро перечитывал и сличал анонимки. И пришел к некоторым интересным выводам.
— Извините, что перебиваю, — вмешалась Джоан. — Но были ли у вас другие… посетители после того, как я ушла?
— О, множество. Мы получили, — Г.М. засопел, — довольно много писем, адресованных девице по имени Марион Тайлер, которой приписали интрижку со священником.
— Еще одна?! — поразился Уэст, очнувшись от раздумий. — Нет, погодите! Значит, Марион и есть та, с которой, по словам Тео Булла, викарий «крутит любовь»?
— Так я и думала, — холодно заметила Джоан. — Так я и сказала тебе вчера вечером, Гордон. Разумеется, сама Марион тут совершенно ни при чем. Ее не в чем упрекнуть!
— И еще, — продолжал Г.М., пристально разглядывая своих собеседников, — еще четыре наглые писульки, адресованные доктору Иоганну Шиллеру Шмидту. Наконец, пока здесь шла перепалка, с последними двумя письмами заглянул Рейф Данверс.
— Такой милый старичок? — удивилась Джоан. — А его-то в чем обвиняют?
Лицо Г.М. осталось совершенно невозмутимым.
— Я уже видел одно из адресованных ему писем вчера днем, — заявил он. — Именно благодаря ему я напал на след машинки, на которой были отпечатаны все послания.
И Джоан, и Уэст не отрывали от Г.М. глаз.
— У Рейфа, — так же ровно и невозмутимо продолжал великий человек, — очень плохое зрение. Достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что он плохо видит. В работе он пользуется лупой. Но Рейф любит выглядеть эффектно — уж он такой. Он носит очки без оправы, которые сползают на самый кончик носа; за двадцать лет он приучился не смотреть в них. Поэтому он не заметил, что на месте запятой стоит восклицательный знак… Что с вами, милочка? — Г.М. помрачнел. — Вчера, — продолжал он загробным голосом, — вы получили письмо одновременно со священником. Потом вы ворвались в лавку Рейфа, собираясь купить книгу о Насмешливой Вдове. Письмо сейчас при вас — вы ведь не положили его в корзинку вместе с остальными шестью. Я хочу взглянуть на него.
Джоан оцепенела. В голове промелькнула мысль: никогда, никогда, ни за что — ни малейшего признака страха! Но глаза ее устремились на отдаленные, залитые солнцем дубы, как будто она гадала, долго ли еще будет светло.
— Лучше отдай ему письмо, малышка, — мрачно посоветовал Уэст.
Негнущимися пальцами Джоан открыла зеленую сумочку и передала Г.М. сложенный пополам листок. Его толстые губы зашевелились.
— Так-так, — задумчиво сказал он. — Что же вы намерены были с ним делать?
— Я хотела, чтобы о его содержании знали только Гордон и я, — ответила Джоан, вскидывая округлый подбородок. — Гордон может позаботиться обо мне! По-вашему, я позволю себе испугаться?
Вот что прочел Г.М.:
«Милая Джоан! Чувствую, нам с тобой пришла пора познакомиться поближе. Посему вношу предложение нанести тебе визит — я приду к тебе в спальню в воскресенье, незадолго до полуночи. Разумеется, не имеет значения, будут тебя охранять или нет. Остаюсь твоим преданным другом,