Ночь у Насмешливой Вдовы
Шрифт:
— Конечно, куколка. Готов поспорить, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Мама часто забирает тебя из школы, потому что считает, что либо там плохо кормят, либо ты сидишь на сквозняке, либо по еще какой-нибудь такой же… кхм… глупой причине.
— Я ничего такого не говорила.
— Знаю, что не говорила, и прошу меня извинить. Но мы и со школой устроим.
Голос Пэм, приглушенный оттого, что она уткнулась головой в живот Г.М., звучал все тише и тише.
— Вы просто не знаете, что обо мне говорят! Говорят, что… — Голосок затих, стал неслышным, сменился шепотом.
— Неужели ты думаешь, будто я не знаю? — ласково спросил Г.М. — Послушай, куколка! Единственная причина, по которой я сейчас тебя покину, — это та, что мне нужно спуститься… — Он сам понизил голос до неразборчивого шепота.
— Нет! — сказала Пэм. В ее тоне больше не было недоверчивости.
— Разумеется, да! Если хочешь услышать кое-что интересное, держи ушки на макушке.
— Если честно, я… все равно не засну. Просто не смогу!
— Конечно! — загремел Г.М., как будто сама мысль о том, что кто-то может спать, была для него чудовищна. — Да и зачем тебе спать? Ну-ка, глянь сюда, на книжную полку. Помереть можно со скуки! Хотя… погоди-ка! Должно быть, это попало сюда по ошибке. Называется «Монастырь и очаг».
— Я… видела ее. Но название кажется таким скучным!
— Я тоже так думал, пока не прочел первую главу. Разве тебе не нравятся битвы на мечах, охота с борзыми, грабители на заброшенных постоялых дворах?
— Именно это я больше всего люблю!
— Тогда бери книжку, куколка, и спокойной ночи. Главного героя зовут Дени; он кричит всем: «Мужайтесь! Le diable est mort!» Ты, конечно, знаешь, что это значит?
— Конечно! — рассмеялась Пэм. — «Дьявол мертв!»
— По крайней мере, для тебя, куколка, — сказал Г.М. — Завтра я вернусь и принесу тебе ролики и те книги, какие сумею достать.
По ступенькам, устланным ковром, загрохотали тяжелые шаги.
— Доктор Мерривейл, — тихонько позвала Пэм.
— Что, куколка?
Тоска ушла из голоса девочки.
— По-моему, вы… вы такой…
— Какой?
— По-моему, вы как рыцарь в доспехах, — сказала Пэм и расплакалась.
Это потрясающее заявление, которое никогда не пришло бы в голову ни жене Г.М., ни даже его матери, когда он был мальчиком, заставило его на минуту приостановиться. Если бы слова Пэм стали известны в каком-нибудь клубе, членом которого являлся Г.М., он бы не осмелился показаться там в течение последующих двух лет. И все же старый грешник до того растрогался, что ответил поистине удивительным образом.
— Жаль, куколка моя, что сам я так не считаю, — прошептал он.
Г.М. медленно спустился вниз. Стелла Лейси, в глазах которой стояли слезы, теперь уже слезы надежды, протянула к нему руки.
— Погодите, мадам! — зарычал Г.М., раздосадованный и встревоженный. — С вашей дочкой ничего страшного. Она не писала никаких анонимных писем. То же самое сказал бы вам любой деревенский врач.
— Сэр Генри, я… я…
— Я понимаю, что вы не перестанете беспокоиться до тех пор, пока я не предъявлю вам очевидных и осязаемых доказательств. Достаточно разумно. Но для начала позвольте мне немного потолковать с вашим Парацельсом.
Невозможно описать чувства доктора Шмидта, стоявшего на коврике у камина. Лицо его побагровело, словно у него подскочило давление, и он дрожал, словно у него случился приступ малярии.
Г.М. широким шагом направился к нему. К доктору вернулся дар речи.
— За вся моя жизнь, — заявил он, — я не слышать столько нарушений медицинской этики! Вы есть насфаль меня… — Доктор Шмидт замолчал. От обиды он не мог вспомнить ни одной оскорбительной клички. Он мог лишь дрожать от негодования. — О ваш поступок узнать весь медицинский мир!
Прищурившись, Г.М. заговорил тем же низким, ворчливым тоном, какой доктор Шмидт и Стелла Лейси слышали раньше.
— Знаете, — проговорил он, — я в этом сомневаюсь.
— Вы оскорбиль моя профессия!
— О нет! Только вас, потому что вы для нее непригодны… Сядьте!
— Я есть… слишком оскорблен!
— Вы завалили задание… — Г.М. сделал многозначительную паузу, — так же, как и другое. Кстати, я ведь велел вам сесть!
Доктор Шмидт бросил на Г.М. быстрый, настороженный взгляд и сел в причудливо изогнутое кресло.
— Скажите, доктор, — начал Г.М., — вы сами читали анонимные письма, которые получили?
— Сколько раз можно мне говорить? Я не заниматься политика. Я не есть национал-социалист!
— Полно, полно, — удивленно проговорил Г.М. — Я и не сказал, что вы национал-социалист. Но даже если бы вы им были, какая разница? Разве ваша страна и моя страна не две дружественные нации, которые связывают самые тесные отношения?
— Да! — выдохнул доктор Шмидт, и кровь отлила у него от лица. — Да, да! Конечно!
— Итак…
— Ах да. Я есть забыл.
— Как странно. — Г.М. порылся во внутреннем кармане. — Мы с инспектором Гарликом днем изучали письма из корзины. Я случайно сунул одно из них в карман — по рассеянности, ведь я такой рассеянный! — и это оказалось письмо, адресованное вам. Вот, возьмите и прочтите пару строчек вслух.
Доктор метнул на Г.М. подозрительный взгляд из-за толстых стекол очков, но тот сохранял невозмутимый вид.
— Говорите по-английски вы с небольшими ошибками. Но по свидетельству знающих людей, на письме вы никаких ошибок не допускаете.
— Ха-ха. Нет, это есть слишком. Однако! — Доктор Шмидт взял письмо. — С чего вы хотите, чтобы я начал?
— С начала.
— «Дорогой доктор Шмидт, — начал коротышка, облокотившись о ручку кресла, поскольку рука его до сих пор дрожала. — В соответствии с моим последним письмом я ощущаю острую необходимость провести более тщательное изучение Вашей карьеры. Общеизвестно…» Ха! Но это обвинение — чушь! Что вы делать?
Г.М. подошел к столу посреди комнаты и положил на него колоду карт, которую брал оттуда. Потом взял переплетенную в серый картон книжечку со стихами Пэм Лейси и перелистал до третьей страницы, где находилась песенка про пастушку.