Ночь у Насмешливой Вдовы
Шрифт:
— Ноя ведь так невежественна! — снова воскликнула Стелла. — Перед тем как мы с Дарвином поженились, я… пела в хоре.
Сэр Генри Мерривейл изумился.
— Вот оно что! — воскликнул он. — То-то мне казалось, что я уже видел вас прежде! Причем вы ассоциировались у меня с чем-то изящным и искрометным. Это ведь вы в 1924 году пели в «Красотках из Вераданы»?
— Но родители Дарвина…
— Послушайте, — внушительно перебил Стеллу Г.М., — знаете, какой талантливой должна быть девушка, чтобы ее взяли в ревю Чалмерса? — Не скрывая гордости, он добавил: — Кстати, моя жена выступала в том же самом обозрении в 1913 году.
— Ваша… жена?!
— Ну да. Конечно, — подтвердил Г.М., — Клемми намного моложе меня. Но она маленького роста, блондинка и следит за собой. И даже сейчас, когда она наряжается, от нее глаз нельзя отвести. Видите ли, Клемми…
— Клемми?
— Моя жена. Ее зовут Клементина, как в песенке «Моя дорогая Клементина». — Напыжившись, Г.М. провел по струнам воображаемого банджо. — Но сейчас мы с ней редко видимся, — угрюмо добавил он. — Клемми большую часть времени проводит на юге Франции.
— Извините! — В глазах Стеллы появилось сочувственное выражение. — Неудачный брак?
— Неудачный?! — воскликнул Г.М. — Чтоб мне провалиться, нет! В том-то и закавыка: наш брак слишком удачен!
— Но таких вещей, как слишком удачный брак, не существует! То есть… мне жаль, что не существует.
— Послушайте меня! — сурово перебил ее Г.М. — Вот что я вам скажу. Когда Клемми становится скучно на юге Франции, она шлет мне телеграмму, чтобы я ее встречал. Мы с ней идем в «Плющ», или «Кларидж», или в «Савой»… — в голосе Г.М. зазвучали нотки азарта, — и начинаем с четырех или пяти двойных виски. Понимаете, о чем я?
— О да! Мы с мужем… — Стелла смутилась.
— И где-то перед шестой порцией, когда нам обоим кажется, будто мы только что познакомились в «Жемчужине», где играл духовой оркестр, Клемми задумчиво смотрит на меня и говорит: «Генри, у меня появилась прекрасная мысль. Давай посадим всех надутых и важных полисменов на трубы Скотленд-Ярда! Причем средь бела дня и чтобы ни одна живая душа нас не заметила!» А я, полный виски и упрямства, отвечаю: «Неплохо, Клемми, совсем неплохо. Дай мне пять минут, и я продумаю, как нам лучше все проделать…» Но суть в том, — Г.М. наставительно поднял вверх палец, словно читая мораль, — что подобные вещи невозможно проделывать часто, понимаете? Приходится думать о своем положении в обществе.
Стелла бросила на него странный взгляд.
— Господи боже, — вскричала она, — уж не хотите ли вы сказать, что вас двое?!
— Не знаю, о чем вы, — возразил пораженный Г.М.
— Два сэра Генри Мерривейла, только один из них маленького роста и женского пола. Я… мне…
Стелла была очень взволнована. Старый греховодник вселил в нее столько надежд, так быстро изгнал черных демонов, как будто они были бумажными чертиками, что она неизбежно должна была дать выход обуревавшим ее чувствам.
— Знаете, когда вы только вошли сюда, я вас боялась, — призналась Стелла и, бросившись на шею великому человеку, разрыдалась у него на плече.
— Ох, бога ради! — простонал он и, оглядевшись с видом мученика, похлопал женщину по спине.
Хотя Г.М. сам просил Памелу выплакаться, он понимал, что с ее матерью дело все же зашло слишком далеко. Сейчас, когда руки Стеллы обвивали его шею, он находился в несколько двусмысленном положении.
Кое-кто тоже это понял. Ранее мы уже отмечали, что в Стоук-Друиде никто и никогда не запирал дверей. Увидев, что входная дверь у Стеллы Лейси приоткрыта, Гордон Уэст переступил порог гостиной и замер на месте.
— Мм… извините, — сказал он и, отвернувшись, быстро ушел.
— Да погодите же, черт бы вас побрал! — заревел Г.М. Он осторожно усадил смущенную Стеллу на кушетку и побежал за Уэстом.
Ночь встретила его прохладой и свежестью.
Уэст, сунув руки в карманы, строго посмотрел ему в глаза.
— Признайтесь, старый развратник, скольких женщин вы успели соблазнить? — с неподдельным интересом осведомился Уэст. — Через несколько дней ваша репутация будет такой же ужасной, как у викария. И, не дай бог, о ваших подвигах узнает Вэтью Конклин!
— Я тут совершенно ни при чем, — заявил Г.М., которому вдруг стал тесен воротничок. — Я самый несчастный и неверно понятый пар… помощник рода человеческого, который когда-либо пытался творить добрые дела! Уверяю вас, я пришел сюда только ради того, чтобы утешить маленькую девочку там, наверху.
— Судя по тому, что я видел, — возразил Уэст, — вы утешали большую девочку внизу.
— Вот что… — Г.М. понизил голос. — Вы ведь не собираетесь доносить на меня Вэтью?
— Нет, маэстро. Заведите себе хоть целый гарем — не возражаю. Но неужели вы забыли о том, что мы собирались сделать? И обо всех строжайших инструкциях, которые вы дали мне?
Собственно говоря, Г.М. действительно обо всем забыл. Но он немедленно устремился в атаку, вытащив из кармана часы и бросив взгляд на циферблат.
— Я провел здесь четыре часа, — заявил он. — Видимо, остальные тоже были заняты важными делами. Впрочем, сейчас всего десять. А вы-то как коротали это время? Дурака валяли?
Скулы Уэста заходили ходуном.
— Валял дурака? — переспросил он.
— Да. Где револьвер?
— Пропал, — коротко ответил Уэст. — Когда я вернулся домой, его там не оказалось. Сегодня я не работал, и его могли украсть в любое время в течение дня.
Над Стоук-Друидом взошла луна. Хотя она еще не была полной, свет ее стал ярче.
— А где Фред Корди? Я ведь велел вам не выпускать его из виду?
— Я не мог его найти! — отрезал Уэст. — Вот что, по-вашему, значит «валять дурака». Его не оказалось дома — он живет в конце Главной улицы. Его не было ни в пабах, ни в других местах, где он обычно ошивается.
Мужчины огляделись. Перед ними лежала дорожка, посыпанная гравием, она вела от ворот налево в парк, мимо дома Стеллы; метров через сто гравий заканчивался, и дорожка переходила в утоптанную тропинку. Обзор закрывала густая стена деревьев. За деревьями широкая и прямая дорожка шла к дому Сквайра. Еще дальше, за второй линией деревьев, с той стороны, где жили Бейли и сам Уэст, от главной дорожки отходила, изгибаясь, тропинка.