Ночь упавшей звезды
Шрифт:
Мевретт ласково провел ладонью по моей щеке:
– - Не волнуйся, я объясню. Может, поспишь? Для дороги тебе нужны силы.
– - Потом. Мне все равно не хочется. И... мне очень хорошо с тобой, так легко, я совсем не устала. Но если ты хочешь, то отдохни.
– - Ну уж нет!
– - возмутился лилейный.
– - Тратить время на сон, когда ты рядом!
Одрин схватил рубашку и начал натягивать ее на меня.
– - Я хочу показать тебе одно уютное местечко. Правда, это не близко, но мы можем взять лошадей.
– - Хэй!
– - я помогла ему себя одеть и кое-как застегнулась. Высунула нос в кабинет, пытаясь сообразить,
Пояс с басселардом застегнула на талии.
– - Плащ... у тебя найдется?
Он молча залез в сундук у стены, вытащил темно-синий плащ, расшитый серебром, и накинул мне на плечи, мимолетно обняв при этом:
– - Ну что, пойдем, Триллве?
Я поразилась дивной красоте вышивки и мягкости легкой, но прочной ткани. Хотелось ввернуть что-то о дланях элвилинских дев, но я прикусила язык. Оперлась на руку Одрина и... изо всех сил постаралась не хромать.
В конюшне пахло сеном -- сладким, дурманящим голову запахом. Сверху в крышу мерно стучался дождь. Кони сопели и всхрапывали, громко топотали в денниках, вероятно, боясь грозы.
Ну вот, все же нашлась конюшня. И такая здоровая! А я опасалась... Причем, ворота в нее открывались лишь тогда, когда были нужны, а так стена и стена...
Одрин ушел седлать, а я, задумавшись над этой загадкой Твиллега (всего лишь одной из многих), осталась в беленой ротонде, полной сена, освещаемой молниями сквозь узкие продухи под крышей и парой фонарей. На стропилах гугукали голуби, довольно жевала, таская клочья из стога, маленькая мохнатая лошадка странной масти, словно разрисованная черными ромашками. Она ненадолго повернула ко мне голову и задумчиво втянула воздух нежно-розовыми ноздрями, качнула светящимся рогом.
Я с приоткрытым ртом остолбенела среди опилок в натекшей с меня лужице. Нога еще побаливала, да и повязка испачкалась. Стараясь не спугнуть единорога, я мягко упала в стог. Подо мной кто-то ойкнул, завозился, и я увидела два горящих круглых глаза на зареванной мордочке. Я вскрикнула и отпрянула. Единорог зафыркал, топнув передней ногой. А из сена выкопался и принялся вытаскивать соломинки из волос мальчишка. Тот самый, с длинным именем, из которого я помнила только Себастьяна, и то с трудом. Был он все таким же угловатым и костлявым, похожим на недокормленного ежа. Только в этот раз одетым для разнообразия в сапоги со шнуровкой, темные тувии и белую рубаху, вышитую ромашками. Тоже черными.
– - А что это вы тут делаете, молодой человек?
– - прозвучал вкрадчиво-ехидный голос Мадре.
– - А... ну-у...
– - Себастьян попытался спрятать под себя что-то тускло блеснувшее. С носа скатилась капля, и мальчишка широко вытер его тылом ладони.
– - Спит, -- я сделала вид, что ничего странного под мальчишкой не вижу.
– - Или рыдал?
– - Ничего я не рыдал! Я от Виолет прячусь, -- он дернул растрепанной головой, поерзав на блестящем и утопив его в сене.
– - Она не дает Ромашку в комнату брать, а ей без меня скучно, -- костлявый хлюпнул.
– - Ну почему она вредная?
Единорог на минуту бросил жевать и согласно запыхтел, качнув рогом.
– - А... вроде, единороги только к девочкам идут,
Себастьян поковырял ногой земляной пол:
– - Ну, я... я ее нашел... в лесу... она ногу сломала... И мы теперь дружим.
– - Это не повод тащить ее в покои.
"Ежик" с укоризной взглянул на моего жениха:
– - Ну вот, и вы туда же.
– - Меня Аррайдой звать, -- перевела я разговор.
– - А тебя?
Отрок изысканно поклонился -- право, не хуже Сианна:
– - Себастьян Лери Морион, можно Сябик. Мне очень приятно. А это вот Ромашка...
Единорожка, словно понимая, что речь о ней, изогнула шею, демонстрируя темные ромашки на атласной белой шкуре. Сябик же посмотрел на гневно зафыркавших лошадей, которых Мадре держал в поводу:
– - Ой, а вы куда? А нам с вами можно?
Старший мевретт тяжело вздохнул.
Похоже, в ночную прогулку под дождем выбирались не только мы трое. На широкой спине вороного жеребца во внутреннем дворе нетерпеливо ерзал мевретт Сианн, дожидаясь, пока откроют ворота. В этот раз симурана при нем для разнообразия не было. Остывать от свары с Колдуньей-с-Болота лучше на скаку и в гордом одиночестве. Еще в большой, но мелкой луже у ворот маялись завернутые в плащи экономка Виолет (ее я узнала по приземистой пышной фигуре и свисающим на грудь косам с серебряными кольцами) и нахохленный стражник. Должно быть, старались Сианна от поездки отговорить. Капли звонко стучали по укрытому капюшоном островерхому шлему стражника и стекали по закрывающей нос пластине, отчего казалось, что у бедняги жуткий насморк.
– - Ворота открыть!
– - скомандовал Одрин.
– - А ведьма?
– - Пусть въезжает, раз нас здесь не будет.
Стражник махнул фонарем. Внутри башни заскрипели вороты; гремя цепями и лязгая, вниз громыхнул подъемный мост. Кони по ту сторону рва шарахнулись с ржанием, казалось, даже послышалось, как заскрипела в сочленениях карета. Не дожидаясь, пока поднимется до конца герса, мы выметнулись наружу. Виолет рассерженно заорала в спину:
– - Понесло ж вас, на ночь глядя! Правительство...
Сябик засмеялся.
Продробили по бревнам моста копыта. С чавканьем разбросали грязь на дороге. Кони пролетели так быстро, что юбка Исы, стоящей у кареты, взметнулась колоколом. Вид Ведьмы-с-Болота был страшен -- прическа растрепана и промокла, по лицу размазались краска и пятна грязи. Иса куталась в ротонду из промокших соболей и мелко дрожала. Но -- едва ворота распахнулись -- ловко вскочила в экипаж и заорала кучеру, чтобы гнал во двор. Мы не стали ждать, чем все закончится. Ветер, мешаясь с дождем, бил в лицо.
Таверна "Плясунья Сарк" притулилась в четырех милях от Твиллега, под большим буком. Раскидистые ветки великана, покрытые золотыми листьями, как поведал мне жених, давали приют зверюшкам и птичкам: дроздам, малиновкам, паре удодов, колонии белок и даже большому дикому коту, который предпочитал охотиться на стороне: не нравился пушистому гвалт, подымаемый испуганными соседями при малейшем его приближении. Сейчас все обитатели огромного дерева затаились и молчали, только дождь лупил по листьям и струился изгибами коры, одевающей могучий ствол. Да стекал по соломенной покатой крыше "Плясуньи" и бурлил в водоотводных канавках.