Ночь в Кэмп Дэвиде
Шрифт:
— Мы все очень сожалеем, Джимми, — сказал Джо Донован. — Вы, оказывается, совсем не сумасшедший. Вы только поступаете, как сумасшедший.
— И на том спасибо, — ответил со смехом Маквейг, впрочем, смех его прозвучал не особенно бодро. Он более трёх часов кипел от ярости — с тех самых пор, как Лютер Смит и другой агент Службы зарегистрировали его в психиатрическом отделении больницы и проводили в отдельную палату. Сначала к нему вошла сестра, которая принесла ему белый халат и осыпала увещеваниями и утешениями. Когда он отказался надеть халат, она ангельски ему улыбнулась и измерила температуру и пульс. Потом вошёл молодой и серьёзный врач в белом халате с аппаратом для измерения давления и двумя анкетами: он принялся задавать Джиму вопросы вежливо, но весьма настойчиво. Он рекомендовал сенатору как следует выспаться, принять, если нужно, снотворного и в девять утра
Гнев его улетучился только в гостиной, где он сразу же оказался в разгаре спора. Ни на одном из вашингтонских совещании не приходилось Маквейгу наблюдать такого трезвого и серьёзного настроения, как на этом. При его появлении, против ожидания, не последовало никаких обычных шуток, если не считать иронической фразы Донована и нескольких ободряющих слов, сказанных Джиму присутствующими.
Гриском попросил Бразерса удалиться в соседнюю комнату, объяснив, что сейчас будут обсуждаться вопросы, имеющие прямое отношение к политике демократической партии США, и что Бразерсу, как гражданскому служащему, на этой части совещания лучше не присутствовать. Бразерс охотно согласился, на лице его впервые за этот вечер отразилось облегчение. Потом Гриском взял у О’Мэлли текст соглашения на случай неспособности президента управлять страной и прочёл его вслух.
— Основной упор в этом соглашении, как вы видите, — сказал Гриском, — делается на оперативности. От О’Мэлли требуется, чтобы при наличии явных доказательств неспособности президента к управлению страной он приступил к официальной процедуре принятия новой должности не позднее чем через двадцать четыре часа. Теперь я хочу предложить, чтобы все присутствующие составили и подписали проект заявления, в котором настаивали бы, чтобы О’Мэлли взял на себя управление страной по причине болезни президента Холленбаха. Потом О’Мэлли должен будет созвать чрезвычайное совещание кабинета и получить от него письменные полномочия. Затем он потребует, чтобы ему было предоставлено время в телевизионной программе, и выступит с обращением к Америке. После всего этого мы приведём его к присяге.
— Что-то уж слишком много крутых мер сразу, — заметил Никольсон. Такой энергичный натиск был ему явно не по душе.
О’Мэлли, вытащив сигару из целлофановой обёртки, стал медленно её раскуривать. Он уже почти оправился от первоначального потрясения и только грустно обвисшие щёки свидетельствовали о его невесёлых мыслях.
— Перед тем как приступить к подробному обсуждению, позвольте и мне сказать своё слово, джентльмены, — начал он. — Я уже успел обдумать всё, пока ездил домой и обратно. Никто из присутствующих, я думаю, не питает сомнений на тот счёт, что я не могу быть полноценной заменой Марка Холленбаха. Я хочу сказать, того Марка Холленбаха, которого мы все знали до его трагической болезни. Да, я могу неплохо справиться с работой, джентльмены, но вы все знаете, что доверие народа ко мне ничтожно. Более того, я считаю, что если избиратели узнают о моей кандидатуре, это может оказаться гибельным для нашей партии! Я хочу, чтобы все с предельной ясностью поняли: если обстоятельства и вынудят меня занять сейчас место президента в Белом доме, то я ни в коем случае не выставлю своей кандидатуры на предстоящих выборах! Именно это я и собираюсь объявить избирателям в своём выступлении по телевидению. При моей репутации после этой злосчастной истории со спортивной ареной любое другое заявление оказалось бы гибельным для нашей партии. Вот я и ставлю вас об этом заранее в известность.
— Спасибо, Пат! Этого
Тут впервые заговорил Маквейг:
— На всякий случай хочу заявить, что то же самое касается и моей кандидатуры! После той роли, которую мне пришлось сыграть во всём этом… расследовании, я никогда не смогу выставить свою кандидатуру на должность заместителя президента!
Маленькие бледно-серые глазки Фреда Одлума тем временем быстро перебегали от одного говорящего к другому. До сих пор он не сказал ещё ни слова — неслыханная сдержанность с его стороны. Теперь он заговорил, и той его был язвителен.
— Эти ваши великодушные самоотречения безусловно весьма благородны, джентльмены, — сказал он, кивнув в сторону Маквейга и вице-президента, — но меня беспокоит не это. Куда больше меня беспокоит ваше намерение заявить об этом избирателям! Не могу сказать, чтобы у меня было желание сообщить населению, что страной управлял сумасшедший — наши избиратели могут заподозрить, что эта болезнь — повальное бедствие среди кандидатов от демократической партии!
— Согласен, — быстро сказал Карпер, несказанно удивив этим даже самого Одлума, — Фред прав. Но меня лично беспокоит не внутренняя политика. Такое признание может причинить непоправимый ущерб нашей внешней политике, особенно если вспомнить, что у нас на носу конференция с советским премьером Зучеком. Я не уверен, джентльмены, но, может быть, генерал Лепперт поможет нам найти правильный выход? Может, нам удастся его убедить, и он выдаст удостоверение, что президент страдает от физического недуга?
— Погодите, джентльмены, — вмешался Галлион, — как мы вообще можем быть уверены, что генерал Лепперт подтвердит болезнь президента, будь то физическая или умственная? Откуда у вас есть уверенность, что, выслушав нас, он не станет утверждать, что президент абсолютно здоров?
Все удивлённо посмотрели на сенатора-негра. Его большие влажные глаза твёрдо выдержали обращённые на него взгляды, и он мягко улыбнулся.
— Да вы в своём уме, Стерлинг?! — взорвался Карпер.
— Кто вообще может сомневаться в таких доказательствах? Вы сами в них сомневаетесь?
— Я-то не сомневаюсь, но ведь я не врач! А вот Лепперту наших доказательств может оказаться мало, он может потребовать от нас медицинских свидетельств, заключения психиатров, прежде чем рискнёт своей репутацией.
— Полагаю, что это вполне возможно, Стерлинг, — сказал Никольсон. Говорил он размеренно и монотонно, словно оглашал решение Сената в палате представителей. — Вы все знаете, что сначала я не поверял в болезнь президента. Теперь я помимо своей воли пришёл к заключению, что с разумом президента, возможно, не всё в порядке. Но кто может знать — насколько? Может быть, помешательство у него временное? Быть может, он уже совершенно оправился, а мы с вами этого не знаем! Кто может порушиться за то, какое мнение выскажет специалист?
— Джентльмены, — сказал Карпер, — это состояние продолжается у президента уже минимум полгода. Фактам приходится смотреть в лицо! Я день и ночь живу в тревоге, меня замучила эта проблема команды об атомной атаке; я не смогу смотреть в глаза своим и вашим детям, пока не добьюсь устранения Холленбаха от секретного кода этой атаки. Безумие позволять этому человеку находиться вблизи от системы управления. Это может окончиться всеобщей гибелью!
Позиция Карпера возбудила спор, который длился более часа. Одлум, Галлион и Никольсон защищали свою точку зрения, доказывая, что шанс подачи такой команды президентом весьма нереален. Карпер, поддерживаемый О’Мэлли, Ка-ваногом, Грискомом и Маквейгом, напротив, доказывал, что над Америкой висит постоянная угроза, особенно теперь, когда красный Китай уже взорвал пять водородных бомб ужасающей силы и продемонстрировал ракетоносители для атомных боеголовок. Галлион потребовал от Карпера, чтобы он рассказал принцип действия секретного кода команды атаки. Карпер наотрез отказался, сославшись на секретные ограничения. Он сказал, что это наиболее тщательно соблюдаемая государственная тайна и что его засадят в тюрьму за её разоблачение.
— Одно я могу сказать, джентльмены, — основное условие кода состоит в том, что только президент может дать окончательную команду к атаке всем атомным арсеналом. Поймите, что при сложившейся ситуации медлить — преступление! Ни о каком компромиссном решении тут не может быть и речи! Марк Холленбах держит руку на кнопке. Если присутствующие здесь не согласны действовать тайно, то мне придётся выступить самому с заявлением перед страной со всеми вытекающими отсюда последствиями!
— Это немыслимо! — вскричал Одлум. — Подумайте, что стало бы тогда с партией!