Ночь в Новом Орлеане
Шрифт:
Мы зашли в какое-то кафе на центральной улице Нового Орлеана, являющей собой всё распутное и человечное, что представлял собой этот город. Толпы людей ежедневно. Чёрные уличные музыканты. Танцоры. Шум. Дым. Пончики. Кальян. Во всей этой суматохе, это переполненное кафе казалось приличным местом. Мы заняли единственный свободный столик и открыли меню.
– Дорогой, ты будешь кровяницу? – спросила Чарли.
– Кровяницу?! Не предлагай мне больше никогда кровяницу! Кровь на то и кровь, чтобы в приливе ярости и скорби, пить ее сырой, и только из любимых. Кровь врагов горчит – это общеизвестный факт. Так что, я, пожалуй, откажусь, даже не смотря на то, что Джесс угощает. А тебе, дорогуша, я советую быть начеку! У меня острые зубы.
– Буду, не переживай.
– Постараюсь,– соврал я.
Остаток праздничного обеда, я провел в приступах сознания, мучительных для меня. Трое моих спутниц, к глубочайшему моему удивлению, предпочитали молчать. Это был счастливый момент, когда я наслаждался вкусной едой за чужой счет в переполненном кафе. В это время я ни о чем не думал, разве что, о том, сколько нужно досолить и поперчить. А это чрезвычайно важно, давать человеку, особенно, такому, как я, возможность не думать ни о чем. Но все же, почему они молчали? За все-то время, что мы были знакомы, у меня сложилось четкое мнение, что эти трое просто не умеют молчать. Но я ошибался. Человек – вообще странная штука. Казалось, знаешь его, хоть и недолго знаком, и тут бац, и он поворачивается к тебе другим боком. И теперь, он другой. Знакомый незнакомец. Вот такой этот банальный человек. При всем этом, мои спутницы не просто молчали. Особенность их молчания заключалась в том, что каждый молчал о своем. Джесс молчала о пустых бутылках от виски, о бесконечной депрессии, ставшей её жизнью и о вечных поисках самой себя, или хоть чего-то, за гранью между реальностью и трезвостью. О городе, утонувшем в бутылках. Лида молчала о зеленом чае, о фиолетовых облаках, нависающих над Новым Орлеаном. О тайне, которую клянутся не выдавать новоорлеанцы, то есть о том, что все веселие, правящее здесь безраздельно – лишь притворство, под которым скрывается стерильная тоска. Чарли молчала о кофе. О чём еще может молчать эта вечная маленькая девочка, которую я буду называть девочкой и в шестьдесят, и в семьдесят лет, так как такие люди не могут постареть. Телом они могут увянуть, но душой – никогда. Её не волнуют и не могут волновать проблемы. Какие могут быть проблемы у малышки?! Единственное, что связывает её крылья и держит на земле, это скромный, чёрного цвета напиток. С виду – ничего особенного. Ну напиток, ну горячий, ну вкусный. Что в этом особенного?! Но без него – разве может существовать этот ангел? Мне иногда кажется, что она сама сделана из кофе. Сплетенная под меня иллюзия. Может я прав. Может, и нет. Я не знаю. Ничего я не знаю. Об этом молчал я.
Мы долго сидели в тишине. И каждый о своём. И вот, мы покончили с обедом, расплатились по счету и вышли на улицу, на которой вовсю лил сильный дождь.
– Но в прогнозе нам обещали жаркий день! – возразила жизненному факту Лида.
– Мало ли, что написали в прогнозе. Эти американцы ничего не знают, да и очень – это вещь переметчивая. Никогда не знаешь, чего ожидать от этой вечной истерички. – Объяснил я.
Поднялся ветер. Сильный ветер. И тут, в мою голову прилетела мысль, которую ветры принесли сюда со всех концов Земного шара специально для меня. Я понял, что никого на улице нет, кроме нас. Никого. Вообще. Как будто их и не было вовсе. Впервые, Новый Орлеан замолчал.
Это, определенно, город-призрак. И никак не та старая добрая столица штата Луизиана, в которой мы живем. Это совсем другая реальность. Странная. Непонятная. И… прекрасная. Особенно под мириадами маленьких зеркал. Здесь можно было исчезнуть навсегда. И быть, в тоже время, повсюду.
После этих мыслей, я увидел странную картину: собака залаяла в пустоту. Казалось, дело житейское, но… она кричала в пустоту, как будто гнала кого-то. Но наваждение быстро рассеялось. Дождь прекратился так же внезапно, как и появился, оставив нас одних, оцепеневших от удивления. Не от страха. А от удивления.
Удивляться, конечно же, всегда приятно
– Мне одной кажется, что произошло нечто страшное? – тихо и робко поинтересовалась Лида.
– Вам тоже показалось, что людей не было?
– И что дождь был совсем уж недолговечным?
– То, что дождь шел совсем немного и что на улицах не было людей объяснить можно, – начала Чарли, – люди просто спрятались от дождя, и в этом нет ничего ненормального, а потом все снова затопали по своим делам. А дожди, открою секрет, бывают очень короткими. Это вещь нередкая и вполне объяснимая, но можно ли объяснить…
Тут она сделала паузу.
– Что? – прервала молчание Джесс.
– Ничего… мне просто ветер показался странным. Он был… неестественным, таинственным и властным, как будто он один здесь хозяин и никого вообще, кроме него, здесь нет. Но не обращайте внимания. Это мои мысли, которые вечно склонны все утрировать. – Но в ее словах явно слышалась нотка тревоги. Что же так ее взволновало?
Мы пошли дальше по этой улочке, промокшей насквозь и оккупированной радугами, и солнечными лучами. Я тихо прошептал Чарли на ухо:
– Мне тоже так показалось.
Она удивленно посмотрела на меня, дескать, о чём ты? Но лгать она не умела, и я очень быстро догадался, что за этим спокойным лицом скрыта тревога, которую я не мог понять. Но рассудив, я обнял ее на ходу одной рукой и добавил:
– Но не бойся. Что бы ни произошло, ты всегда можешь положиться на меня, я спасу твою задницу. И ничего не произойдет. Ничего особенного. – Верил ли я сам себе?
Она оттолкнула меня и укоризненно взглянула. Как бы говоря: не сквернословь. Я засмеялся. Ведь нецензурная лексика, как раз стихия Чарли. Слышал бы ты, как она ярко и сочно выражает чувства, когда срывает с себя намазанные воском бумажки. Конечно же, на людях, она скромная и сдержанная. Но не многие знают ее истинное лицо.
Она тоже улыбнулась, правда слабо. Ну и пусть. Зато эта улыбка остаточно убедила меня в том, что она спокойна. И в этот момент, я почувствовал легкий как дуновение ветра, поцелуй в щеку.
Наконец, придя домой, мы разошлись по своим квартирам, все мокрые до нитки. Переодевшись, я решил, что самое время пить кофе, но, так как здесь Джесс уже пила кофе, значит, пора наведаться в гости.
Чистые и отдохнувшие, мы с Чарли позвонили в квартиру Джесс, где она нас встретила в одних трусах и майке. В отличии от нас, она не сильно заботилась о своем внешнем виде, хоть, признаюсь, была довольно богата, что могла даже позволить себе не работать и жить исключительно в свое удовольствие.
– А который час? – сонно спросила она, нисколько не удивившись нашему приходу, побольше бы таких гостеприимных людей.
– Шесть с копейками. Как же быстро день прошел.
– Как шесть? Всего лишь шесть?
– Да, а что такого?
– Просто темно.
– Осенью в это время всегда темно.
– Ах да, уже осень.
– Уже два месяца, представляешь?!
– Да уж, нужно привыкать к длинным вечерами и смене климата. Скоро здесь будет аж 23 по Цельсию. Холодрыга! Ну ладно, заходите уже на кофе.
Она освободила дорогу и протянула руку, приглашая нас в дом.
Если смотреть на квартиру этой незастенчивой девушки наискось, то можно явно заметить её пристрастие к слабоалкогольным напиткам и никотину, некультурность, аморальность и полное бесчестие. Но на второй взгляд перед глазами возникает совсем другая реальность: картины Поля Гогена идеально сочетались в ее обоями разнообразных и неповторимых узоров, в которых терялись глаза. Картины были дополнениями обоев, а обои были частью картин. Это идеальная гармония, которую не смог бы создать даже дизайнер с многолетним стажем. В этом месте было и противно, и уютно. Отсюда хотелось убежать, но заглядывать почаще. Несомненно, это было уникальное место, которое нужно обязательно облить бензинов и сжечь. Обязательно! Таких мест не должно быть на нашей неидеальной Земле.