Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик
Шрифт:
Регина Петровна сплюнула «ножку» на землю и затоптала ногой.
– Пошла в детдом, где чужие, там и свои, легче управляться. Да и голод! А потом решила сюда… Подумалось, тут-то легче будет…
Зашипело, переливаясь через край кастрюли, Регина Петровна охнула:
– Сбежало! Ну вот, до чего разговоры-то…
Она подхватилась, бросилась к печке, и Демьян за ней поскакал, пытаясь помочь.
– Давай подержу! Подержу! – зачастил он, суетясь около хозяйки. – Я умелый! Я сам что хошь сварю! Ты не думай!
Регина Петровна справилась
– А картошку, Демьян Иваныч, вы почистить можете?
Тут же лысого Демьяна засадили за картошку, а Кузьмёнышей, которые ревниво следили за банками на столе, но и за мельтешащим гостем, погнали за топливом. Сушняк да кизяки собирать. Дров сегодня требовалось много.
– Ишь, – произнес Колька, оглядываясь, когда ушли они подальше, за огород. – Увидел небось тушенку, так и прилип к кухне… Я умелый! Я умелый! С тушенкой-то все мы умелые! Облысел от своей умелости-то!
– Плешивые, они хваткие, – подтвердил Сашка.
– Пусть свое хватает!
– Он не банку схватить-то хочет!
– Не банку? Дылду, думаешь? – спросил Колька.
– Не-е… Это мы, дылды, ничего не поняли! Когда он про свое хозяйство начал нудить…
– А что понимать? – удивился Колька. – Облезлый, говорит… И без печки.
– Облезлый-то он облезлый, – подтвердил Сашка. – А как завернул насчет печки, я его сразу раскрыл… Он жениться хочет!
Колька тупо уставился на своего брата. Даже про кизяки свои, которые – дерьмо, забыл. Так его поразило Сашкино открытие.
– На ком же?
– На ком… Эх, ты!
Колька недоверчиво помолчал. Обдумывал новость. Неожиданно вывел:
– Так он же старый! Ему тридцать небось…
– Ну и что? А ей?
– Регина Петровна другая, – сказал Колька уверенно. – Она красивая. На ней женится генерал… Или маршал…
Колька подумал и поправился:
– Пожалуй, мы сами на ней женимся.
– Нас она не возьмет, – отмахнулся Сашка.
– Это почему?
– Дурак ты, Колька! – крикнул Сашка сердито. – Ну как ты можешь на ней жениться, если ты еще не вырос?
– Так я же вырасту! – буркнул упрямый Колька.
– Пока ты вырастешь! Придет вот такой облезлый да умный, попрыгает, попрыгает рядышком, про печку расскажет, про картошку… А потом и увезет!
– А я не дам! – сказал Колька. – Я его убью!
– Демьяна-то?
– Ну отравлю! Я ему в пирог белены положу, – упрямо талдычил Колька. – И лошадь его отравлю.
Он посмотрел в ту сторону, где виднелся за кустами синий дымок кухни, заорал изо всех сил:
Хорошо тому живется, у кого одна нога,И портчинина не рвется, и не надо сапога!Отсюда, издалека, его, конечно, плешивый Демьян слышать не мог. Да и легче от Колькиного крика братьям не стало.
24
Но праздник есть праздник,
Да к тому же, когда братья вернулись, когда увидели свою Регину Петровну, которая принарядилась, платье надела и – никакого внимания лысому Демьяну, а смотрела только на Сашку с Колькой, они так и поняли: замуж? За этого? Да ни за что на свете! Пусть трижды умелый! Покрутится, покрутится, да и уберется домой, как последний шакал!
А Кузьмёныши тут, при ней останутся.
Из-за переживаний не сразу разглядели Кузьмёныши, какой стол им приготовили. Вот это был стол! Если бы всю заначку их выложить, до единой баночки, все равно не было бы такой красоты, какую они увидели на том столе.
В мисочках, а то и прямо на лопушках – небось Регина Петровна со своими мужичками придумала – красовались на столе, застеленном белой простыней, всяческие небывалые продукты. Тут были румяные лепешки из кукурузы, нежное, в крупинках соли, сало, украшенное колечками лука, колбаса из консервной банки, нарезанная тонкими пластинками, розоватыми на срезе, соленые огурцы с прилипшим укропом, помидоры, чеснок и ломти их любимой дылды. Ломти были хорошо пропечены, с угольками на боках и выступившим вязким медом.
А еще на столе лежали кусочки сахара, сверкающего гранями, как гора Казбек. А еще отдельной россыпью подушечки кофейные, а еще стоял джем.
А еще: пирог.
Вот о пироге надо бы сказать отдельно.
Это был круглый, многослойный, а потому высокий пирог, еще теплый, как говорят – он дышал!
Верх пирога был украшен сливами и кусочками яблок по кругу, а в центре белым молочным кремом было выведено крупно: «КОЛЯ, САША, 17.10.44 г. УРА!»
В этот пирог, будто свечечки, были воткнуты одиннадцать золотых камышинок.
Наверное, это не все, что успели схватить взглядом ребята, а им уже предложили садиться – первыми! – за такой волшебный, неправдоподобный стол.
Они вдруг оробели!
Никогда не терялись они при виде жратвы, знали: раз лежит, надо хавать. Попросту – жрать. Потом не будет. А тут уставились и не знали, как подступиться.
У Сашки по спине вверх-вниз мурашки забегали, холодно от волнения стало. А Колька чуть мимо скамейки не сел, осоловел от всей этой нечеловеческой картины.
Наконец уселись. И мужичков усадили. А плешивый Демьян боком, ему мешала деревянная нога, приспособился.
Откуда-то из-за спины он извлек бутылку самогона, ухмыльнувшись (не знал про рождение, а бутылку-то припас, лысый оборотень!), налил в стаканы себе и воспитательнице. Она не отказалась. Хотел он и ребятам плеснуть, но Регина Петровна сразу сказала: «Нет. Им этого не надо».
Знала бы, как они у Ильи тогда залились! «По машинисту»!
Она сходила в погреб, принесла закрытый в банке сок, отерла стекло тряпкой и налила братьям в кружки. А из одной – первая же отхлебнула.
– Вот что им надо! – произнесла. – Пейте, но не все сразу. Договорились?